Я останусь с ними. Буду ходить по траве, сидеть за длинным деревянным столом, смотреть на Петра и Нисю.
Я подумал о Гускине. Улыбнулся. Улыбнулся так, что мои щеки коснулись внутренней оболочки шлема. Бедный Гус. Интересно, в самом деле «Технарь» перестал его наконец-то шпынять. Сообщение говорило о чем-то противоположном. Разве что он сам…
Хватит об этом. Сейчас. Теперь я лечу на Четвертую. Там и останусь. По крайней мере, до поры, до времени.
Было бы неплохо прожить эти несколько десятков лет и прилететь сюда снова. В составе экспедиции, разыскивающей следы гостей из космоса. Выйти, как ни в чем не бывало, из корабля, с полным набором контактного оборудования, и отыскать собственную цивилизацию. Интересно, что пришелец с Земли обнаружил бы тут в свою очередь. Или при этом втором посещении обнаружатся реминисценции первого? Идущие глубже, чем внешнее сходство, которое, впрочем, в первую минуту будет для обоих немалым потрясением. А потом? Какие-то отдаленные сходства в языке, обычаях, эстетических категориях? Может быть, в искусстве? Отношению к ее роли формировании личности и общественной жизни?
Они должны справиться с одним. С таящейся в них, словно бутыль со сжатым газом, бациллой агрессивности. Поскольку, что бы я теперь не думал о копиях, это осталось. Факт, не зависящий от их воли, просто факт, на который не следует закрывать глаза ни им, ни мне. Это качество не может не породить эхо. Интересно, когда, в каком поколении, им удастся смыть этот новый первородный грех. Чем они за это заплатят. Мне пришло в голову, что на Земле на это потребовалось крайне много времени. Слишком много, если брать среднюю продолжительность жизни одного поколения. Может, у них это будет иначе?
Я опять улыбнулся. Причем тут Земля? Нас никто не изготовлял, никто даже не копировал, чтобы мы уничтожали других. Мы сами… минуточку.
Еще раз зазвучали у меня в ушах слова Гускина. Тогда, когда он говорил о происхождении. О том, что те, из океана, не привили копиям ничего нового. Попросту воспользовались готовым «материалом», развив лишь определенные скрытые в нем качества. Так что, может, в этой мысли о Земле есть крупица здравого смысла?
Я был уже у последнего поста. Закончил работу, захлопнул крышку и выпрямился. После нескольких таких часов у человека всегда возникает желание сорвать шлем, отшвырнуть к чертям баллоны и дышать полной грудью.
Скоро. Уже утро. Мне не придется об этом заботиться. Добрый десяток месяцев. За исключением того единственного из каждых тридцати дней, которые мне придется проводить здесь.
Я ускорил шаги. Я думал, что тоска их никак меня не касается. Но, если бы не она… если бы они нашли иную форму для ее выражения…
Я отослал автоматы и вошел в кабину. Разделся, умылся, после чего не спеша подошел к пульту связи. Подождал, пока все экраны наполнит молочный полусвет, и включил канал, соединяющий базу с Проксимой. Не переставая улыбаться, я продиктовал текст сообщения, словно за словом, в том виде, в каком составил его еще по дороге. Может, впрочем, гораздо раньше? Кстати, так ли это важно.
«К сведению Гускина, — говорил я, старательно акцентируя слова. — Если тебе еще не расхотелось, можешь стартовать.
Жиль».
Конец.
Примером этому могут служить романы Б. Петецкого «Зоны нейтрализации» и «Рубин» прерывает молчание. — Прим. перев.
