Поначалу я участвовал в этом, не особо вникая и скрепя сердцем. Обстоятельства смерти Тарбелла, как и смерть Макса, обнажили ту сторону поведения человека, дурнее которой я не встречал даже за все годы изучения привычек преступников. Но если смерть Макса побудила меня к поиску ее объяснения и к мести тем, кто грубо злоупотребляет властью, то судьба Леона подтвердила давнюю догадку о том, что участие в играх с подобными ставками, даже продиктованное лучшими намерениями, не просто навлекает гибель, но и развращает. А если вкратце, трагические события, что мы сейчас переживали, порождены коллективными желаниями, владевшими всеми игроками, вожделевшими торжества собственных принципов, а не одним лишь Довом Эшколом.
— Так что ты сказал, Гидеон? — спросила Лариса в постели, в моей каюте, после двенадцати часов относительно молчаливого дежурства в башне. — Что мы ничуть не лучше Эшкола?
— Нет, — сказал я, пораженный некорректностью упрощения. — Но ты не можешь отрицать, что если бы мы не влезли во все это, то его бы тихо замучили в кегельбане Сайда. А что, если Малкольм не ухватился бы за дело с фотографиями Сталина? Эшкол просто продолжал бы делать то, что делают сотни агентов разведки каждый день. И не было бы никакого кризиса.
Лариса села.
— Я никогда не видела особого проку в "что было бы, если бы", — твердо произнесла она — Понятие добродетели в подобных ситуациях весьма относительно, как и во всех случаях, когда решаются вопросы власти и силы. И, выражаясь относительно, я хочу сказать, что во всей этой заварухе мы единственные, кто хотя бы пытается делать что-то хорошее.
Я уставился в потолок.
— Как там было в том изречении — весь вред в мире от добрых людей?
Лариса рассердилась еще пуще. Возможно, думал я, в глубине души она со мной согласна.
— Чтобы верно понимать такие изречения, важно знать, кто их автор.
— Кажется, это был Генри Адамс,[10] — ответил я, — кто, как известно, всю свою жизнь оставался лишь наблюдателем властных игр. В отличие от своих предков.
— Точно, — Лариса снова прилегла, изо всех сил пытаясь задуть искру непонимания между нами. — Дело не в том, что Леон погиб, Гидеон, а в том, что на его месте мог оказаться любой. — Она ласково улыбнулась. — Смерть его была так схожа с прочими. Конечно, так типично…
Я усмехнулся вместе с ней, тихо и грустно.
— Он был неподражаем. Даже получая удовольствие, он делал это с таким пренебрежением! Кстати… — Я повернулся на бок, и мое лицо оказалось так близко к лицу Ларисы. — Никому не случилось выяснить, откуда он родом? Я пару раз спрашивал, но он все уходил от ответа.
— Однажды он рассказывал мне, — ответила Лариса, — вот только не знаю, сколько здесь правды. Это было сразу после того, как он присоединился к нам, и, думаю, он пытался соблазнить меня, вызвав сочувствие. Видит бог, если бы не секс, он бы в жизни мне этого не поведал. Он заявил, что его мать была сибирской проституткой во Владивостоке, а отец — командированный из Англии руководитель телекоммуникационной компании. Мать была убита во время русской бомбежки. После этого бабушка увезла его в Индонезию, подальше от войны, и оплачивала его обучение, работая на конвейере по производству микрочипов. В итоге это ее и убило. Он принялся воровать, а позднее — подделывать документы, чтобы закончить образование.
— М-да, — прикинул я, — это объясняет довольно многое в его взглядах. А если это и неправда, то лишь он один был способен такое выдумать…
Лариса не могла не задать мне вопрос — хотя, может быть, предпочла бы не спрашивать:
— Так что, это теперь для тебя проблема? Что же нам делать дальше?
Я задумался на несколько минут.
— Не отрицаю, у меня и вправду есть кое-какие вопросы, — наконец высказался я. — Но также я знаю, что раз уж эта ситуация сложилась не без нашего участия, то и разгребать ее тоже нам. Может, нам и вовсе не стоило вмешиваться во все это, но дела не пойдут лучше, если мы теперь просто возьмем да и выйдем из игры.
Лариса притянула меня к себе.
— И правда…
Не думаю, что она утешилась моими высокими словами. Меня-то они точно не успокоили. Наша беседа зашла в тупик, и я с облегчением услышал донесшийся из динамиков голос Малкольма, приглашающий всех присоединиться к нему на баке корабля. Похоже, мы все же нашли того, за кем гнались так упорно. Пока мы с Ларисой пробежали все коридоры, корабль на хорошей скорости рвался к поверхности воды, и мы присоединились к остальным (один лишь Жюльен замешкался в лаборатории) в самое время, чтобы полюбоваться, как он взмывает к небесам над проливом. И тут-то приподнятому настроению, внушенному голосом Малкольма, пришел конец.
Воды прямо под нами кишели американскими военными кораблями, которые не замедлили начать обстрел. Наши электромагнитные поля отклоняли снаряды, либо подрывали их на безопасном расстоянии, и все же оставалось неясным, как флот смог засечь нас.
— Они умнеют на глазах, — сказал обеспокоенный Слейтон, с пульта управления ведущий корабль под градом огня. — Они отследили колебания, исходящие от корабля в воде, и возмущения воздуха, отражаемого нашей поверхностью, а затем начали ковровую бомбардировку.
— Но разве они не рискуют задеть друг друга? — спросил я. — Или другие корабли, что окажутся поблизости?
— Конечно, — сказал Малкольм, придвигая свое кресло ближе к полковнику. — Но им важней не упустить нас, — и это неудивительно.
На миг я замер в недоумении, но Эли быстро объяснил:
— Около четверти часа назад мы засекли армейские радиопереговоры, что кто-то удрал на бомбардировщике «Б-2». Самолет простаивал на дальнем аэродроме, потому что единственный малайский пилот, который умел на нем летать, был убит. В любом случае, там у них в эфире царит страшная паника и сумятица насчет ядерного устройства.
— Эшкол, — сказала Лариса. — Этот поганец еще и летать умеет?
— Он — настоящий секретный агент, — кивнул Иона. — Мы у него на хвосте, но малайцы говорили и о вас, четверых, и о том, что они видели на нашем корабле. Американцы, судя по их переговорам, пришли к выводу, что таинственный корабль, о котором они слышали и который с переменным успехом пытаются настигнуть все эти месяцы, как-то связан и с похищением «Б-2». Похоже, в этот раз будет жарко.
— Но почему? — спросил я. — Они не могут нас выследить.
— Нет, — продолжал Иона, — но мы должны гнаться за самолетом Эшкола, а это…
— А это старая американская модель, — продолжил Слейтон, — и даже когда он был у них на вооружении, американцы знали, как пресечь работу его систем «стелс». Они думают, что наш корабль сопровождает Эшкола, а не преследует его. Они зафиксируются на нем и будут отслеживать воздушные возмущения, которые они засекли при нашем вылете из моря.
