— Но это же почти самоубийство получается, людоедское какое-то самопожертвование.
— А ты вспомни врачей прошлого, которые ради науки прививали себе болезни!
— Это совсем другое! Те рисковали только физическим здоровьем, а тут – перестать быть собой, превратиться во врага, в негодяя!
— Да. Действительно так. А обойтись без этого нельзя никак, иначе может кончиться тем, что с очень многими людьми это произойдет уже насовсем, безвозвратно. Только не забывай, что за «оборотнями» стоит не только институт, но и вся страна, готовая, если нужно, помочь любыми средствами.
— А что, по-другому совсем никак невозможно?
— Все, что возможно, по другому и делаем. Аналитики исследуют исторические документы – от сборников анекдотов до указов президентов. Психоразведчики ведут наблюдения в других странах, чтобы изучить поведение человека в реальных условиях. Но кое-что все таки приходится моделировать в экспериментах. Ведь те же Милгрэм и Зимбардо в свое время получили результаты, которых не ожидал никто, а мы не можем допустить, чтобы нас опять застали врасплох. А что касается опасности… Ты же помнишь, почему освоение Марса началось на два года позже запланированного? Все ресурсы нашей космонавтики были без остатка брошены на то, чтобы вытащить Казанцева с Титана. А понимаешь, почему триллионы рублей были потрачены на спасение одного-единственного человека, при том, что и на Земле люди до сих пор гибнут нередко? Потому что человек, идущий на смертельный риск ради своей страны, должен быть уверен, что его не бросят в опасности. Вот и с «оборотнями» точно так же.
Ну а теперь ближе к нашей ситуации. После эксперимента все испытатели проходят реабилитацию. Первый этап – в институте, второй – в трудовом коллективе типа, например, нашего. После первого этапа человек уже сбросил с себя чужой образ, но еще не восстановил все навыки жизни в нашем обществе. Образно говоря, он уже не зарубит старушку топором, но еще не уступит ей место в трамвае машинально, как мы все. Подумав – уступит, а так нет.
Вась, извини, я перебью, — вмешался командир. — Вот это ключевой момент, обратите все внимание. Виктор выйдет из института нормальным человеком, в спокойной обстановке ему грозят в худшем случае отдельные неловкие ситуации. Но здесь – марсианское строительство, работа опасная, можно сказать, экстремальная. Здесь важно не только, готов ли человек, скажем, пожертвовать собой ради своих товарищей, но и готов ли он к этому не раздумавая, сразу. Вася, продолжай.
— Да я, собственно, закончил. Если есть вопросы, задавайте.
— У меня немножко дурацкий вопрос: «оборотень» – это нормальное слово или обидное?
— Вполне нормальное, это у них такой же повседневный жаргон, как у нас «бурилка» вместо «буровая установка». Только оно нам вряд ли понадобится – если Виктор будет работать с нами, заводить разговор об институте мы не будем. Чем быстрее он психологически осттранится от эксперимента, тем лучше. Рефлексировать будет позже, возможно уже не здесь.
— «Оборотень» осознает, что участвует в эксперименте, а не в реальной жизни? Я на Земле увлекался ролевыми играми, там игрок всегда разделяет понятия «по игре» и «по жизни». Никто никого не убьет и не ранит взаправду. А тут как?
— «Оборотень» знает, что идет какой-то эксперимент, но не знает, где граница между экспериментом и жизнью. Все его чувства – настоящие. Если по эксперименту он кого-то смертельно ненавидит, он мог бы действительно набить ему морду, а то и хуже. Так что технику безопасности приходится обеспечивать на уровне сценария, например, делать так, чтобы смертельные враги не могли встретиться наедине.
— А как получается, что «оборотень» не помнит, что есть те самые «по игре» и «по жизни»?
— Знаешь, как во сне человек видит всякие невозможные чудеса? Просто отключается критическое восприятие, и любой бред не отметается, а переживается как реальность. Гипноз, специальные препараты, да и просто глубокая включенность в сюжет эксперимента – все в сочетании позволяет приглушить критическое восприятие достаточно, чтобы память о реальности не влияла на результаты.
— А кем ты работал в институте?
— Младшим сценаристом. В эксперименте ведь «оборотней» всего несколько человек, остальные – статисты, которые играют написанную роль без погружения. Для них нужно все спланировать так, чтобы они смогли создать «оборотням» полную иллюзию реальной жизни.
— А почему именно наша бригада?
— Во-первых, мы тут вдалеке от Земли вроде карантина. На всякий случай, если вдруг что-то все таки пойдет не так. Во-вторых, серьезная работа – лучший способ втянуться в нормальную жизнь. Это два главных критерия. А в нашем случае еще и бывшый сотрудник института в наличии, тоже пригодится. Больше вопросов не было, и слово опять взял командир.
— На этом все, теперь думаем. Обдумайте как следует, не торопясь. Обязательно обсудите все вопросы с Антоном Семеновичем, естественно, в форуме, потому что он на Земле, вживую не побеседуешь. Я разместил ссылку на страничке нашей бригады. Через неделю соберемся снова и примем окончательное решение.
И еще. В этой ситуации действует принцип личного риска. Он редко применяется и к тому же парадоксален с точки зрения нашего воспитания, поэтому придется его напомнить.
Принцип личного риска применяется, когда коллектив как целое должен решить вопрос о добровольном принятии на себя трудного или опасного обязательства. При этом каждый должен решать только за себя, без оглядки на других. Иначе, с одной стороны, может оказаться, что каждый согласен, но скажет 'нет', пожалев своих товарищей, которые так же пожалеют его. Каждый за, но все вместе против. А с другой стороны, если кто-то, опасаясь, своим отказом потянуть назад весь коллектив, возьмет на себя больше, чем ему по силам, то как раз этим он подведет всех, если потом не справится. И главное: никто не имеет права осуждать другого за его решение, даже если против проголосует только один человек. Общее решение принимается, если за него проголосуют все единогласно. Голоса подаются тайно, чтобы не влиять на решения друг друга. Когда все проголосуют, поименные результаты будут открыты всем.
Ровно через неделю в клубе шло голосование. На белой доске маркером был выписан весь состав бригады. Каждый по очереди получал два внешне одинаковых ультрафиолетовых маркера, ненадолго выходил из комнаты, чтобы заглянув под колпачки, выбрать зеленый или красный, и вернувшись обратно, рисовал невидимый квадратик против своей фамилии. Зеленый маркер – «за», красный – «против». Наконец, все сделали свой выбор. Настал торжественный момент – командир включил ультрафиолетовый фонарик и направил его на доску. Вдоль списка фамилий вспыхнула сплошная зеленая полоса.
