— И я докажу, что если «Радамант» был сделан по образцу «Левиафана», то можно, нужно продолжать искать. А если нет, то знаете, судите сами. Вы, у каждого из вас профессия, работа, а у меня ни то, ни сё. Федя, ты дороги магнитные строишь, Мила дополняет реальность, в квадрат и в куб её возводит, ну а Варя просто человек хороший, умеет красоту дарить. Стилист, визажист, это же тоже важно. Людям очень важно быть красивыми, уж я-то знаю. Но если я не докажу, что «Радамант» ещё можно спасти, то мне так кажется, живу я незечем. Незачево мне спасибо говорить, а разве можно жить так, чтобы людям было не за что тебе сказать спасибо? Я не могу так.
Андрея трясло. Он понимал, как это глупо, и не мог ничего с собой поделать. С детства впитал – не трогай руками глаза. И не мог сейчас тронуть, и как будто раньше, из глаз полились самотёком глупые, больные слёзы. Он даже утереть их не мог.
— Андрюшка, погоди, я сейчас, не бойся! — Варя вскочила со стула, чуть не поскользнулась на раздавленном помидоре, — У меня есть специальные салфетки, не плач.
— Кхм, кхм, — прочистил горло Фёдор, — Мил, пойдём-ка в дом, там в холодильнике пиво осталось. Не могу смотреть на это.
— На него? — изумилась Мила.
— Да на него чего смотреть-то? С песочницы во дворе насмотрелся. Привык уже.
— Андрюшка, не волнуйся, всё пройдёт, это даже хорошо. Сейчас я сделаю, — Варя раскрыла сумку и достала оттуда свой набор художника-инквизитора, как любила подшучивать Мила. Она использовала мази, кремы, иглы и какие-то примочки с проводами и электролитами. Иногда Андрею казалось, что с его лицом делают что-то такое, словно бы оно из пластилина. Тянут, мнут, ему то холодно, то жжется, и потом всё как-то странно ощущалось, когда Варя наконец-то закончила и позволила ему себя ощупать.
— Трое суток будет так, потом может и поплыть. Сам знаешь, у тебя кожа на лице неравномерно состарилась.
Прошло, наверное, часов не меньше трёх с тех пор, как их оставили вдвоем, и за это время они едва обмолвились парой слов, Варя говорила за двоих.
— Теперь смотри на себя, Сергей Воронцов, майор Кваса.
— Не Кваса, а Космических Войск Советской Армии, — улыбнулся Андрей. Как будто бы растягивал приложенную на лицо чужую маску, — Прибыл для штатной инспекции станции.
— Федя верно говорит, ты лучше молчи побольше, не прокололся бы. А знаете что, Сергей Анатольевич, у меня к вам сугубое предложение интимного толка. Вы парень видный, я тоже ничего, так разрешите вас поцеловать?
— Варя, не дури, — замялся Андрей, — Я же твой друг, Андрей.
— Я тут не вижу никакого Андрея, — горячо шепнула Варя, и потом какое-то время они обходились без слов.
Ранее, холодное серое утро застало Андрея в сборах. Фёдор достал откуда-то из погреба пыльный штоф и разлил по стаканам. Девушки и Алла Степановна спали.
— Ну давай, комрад, — Фёдор хлопнул его по плечу. Прохладный композит когда-то списанного, доработанного и протюнингованного «гамака» с едва заметной вибрацией отбросил руку Фёдора, — Не тронь значит, да?
— Тебе виднее, ты служил, ты в таком экзо-скелете над Кореей прыгал из-за облаков с конвертоплана.
— Скажешь тоже, там модели были похлипче. А у твоей на три часа автономного хода запас. Да и ни разу из-под облаков не прыгали, ты что? Метров с пятисот, да, было дело, и то чаще в воду или в листву тормозили. С парашютом надёжнее.
— Из-под облаков это я образно. А с парашютом не взлетишь.
— Тут, ты прав, Андрюха. А в этом гравитационном армированном комплексе ты даже до орбиты можешь долететь, назад, правда, топорно, то есть, камнем. Сейчас ты главное не рискуй, лети не выше двадцати метров, радары, сам понимаешь. Хотя тебе скорее спутников бояться надо, ну, надеюсь, пронесёт. Наглость берёт города. Вздрогнем? Так и поступили.
— А если меня поймают? Что с вами будет?
— Да ничего не будет, Андрюх. Давай начистоту. Никому ни ты ни я давно тут нахрен не нужны. Нам, как всегда, лапшу вешают на уши, и этот твой «Радамант» небось развалился, так и не закончив первый рейс, словно «Титаник» там какой-нибудь или «Фобос-грунт».
— А я вот думаю, что всё не так, что всё совсем не так, — прошептал Андрей, опустил забрало обтекаемого шлема и включил движок «гамака».
— Беркут – Циклону, веду объект вдоль поймы Истры, — доложил оператор БПЛА в штаб, — Целевой контакт через пятнадцать минут. Начать ковёр?
— Да погоди пока, ещё успеем, — усмехнулся, капитан Евсеев, дежурный офицер на одном из постов Подмосковного ПВКО, — И откуда только такое чудо в перьях да с крыльями?
— Оружейный сканер по нулям, товарищ капитан, — дополнил сводку оператор, — Это старый «гамак» выпуска 58-го или около того, продвинутый, правда. Для прототипа А-53 он угрозы не представляет, к тому же, объект на консервации.
— Ладно, давай ковёр. Пусть блокируют его системы, а потом подберём, где шлёпнется, наводка на него пришла, парнишка нужен живым, и желательно целым.
— Добро, Циклон, я Беркут, запускаю шершней.
Андрей услышал тревожную сирену, и на шлеме в дополнёнке засветились красным пять прямоугольных маркеров, а рядом цифры. Цифры быстро уменьшались.
«А может, прав был Фёдор? — подумал Андрей, и закончил свою длинную образную мысль тремя словами: – Лучше я сам».
«Гамак» ответил на приказ, и энергетический импульс замкнулся сам на себя. Пять шершней испарились в яркой вспышке.
В чёрном элдайне с армейскими номерами приехали трое, но к калитке подошёл один. В костюме, в галстуке, в бесцветно сером плаще. Он смотрел прямо в глаза собеседника и как будто насквозь.
— Алла Степановна, добрый день, меня зовут Андрей Владимов.
— Здравствуйте. Могли бы хотя бы назваться другим именем. Неужели у вас нет совести?
— Есть Алла Степановна, я просто не хочу вас обманывать. И вот пакет документов, которые я обязан вам передать. Тут вот ещё, — он подал женщине тёмно красную бархатную коробку, — Ваш сын погиб при выполнении опасного задания, и личным указом представлен к посмертно награде. Можно войти?
Алла Степановна безвольно посторонилась, ей казалось совершенно бессмысленно куда-то деть предметы, так внезапно переданные ей в руки незнакомым человеком.
— Мы хотели бы забрать его планшет с расчётами и записи. Он работал над проектом экстремально автономной межпланетной экспедиции, вы, возможно, знаете.
— Да, да, он что-то там такое чертил и считал, но я в этом ничего не понимаю, — женщина смотрела перед собой и в себя сухим безжизненным взглядом, — Забирайте, что нужно. Всё равно ведь заберёте, даже если я скажу «нет».
Владимов прочистил горло, не ответил и только на прощание сказал: «Ещё раз соболезную ваше утрате».
