— Замёрзла? — спросил Андрей сочувственно, — Сезон такой, тут по утрам вообще всегда прохладно.
— Да, Андрюшка, холодно, — негромко сказала Варя, шмыгнула носом и тут же добавила, задорнее, — Ты говорил, мы будем шашлык делать? Давайте прямо сейчас начнём, я ужас есть хочу, и помогу вам, мы вместе поможем, правда, Милыч? «Милыч» спросила:
— А разве делать мясо – не мужская работа?
— Разберёмся, — Фёдор деловито отобрал у Вари сумку и подал Андрею, — Ты бы хоть какую-то мужскую работу взял на себя, а, хозяин? Андрей покраснел и позвал гостей за собой.
Под овощной салат и разливное пиво, купленное в магазине по пути, работа с шашлыком продвигалась. На деле вышло так, хозяину досталось выуживать из маринада мясо или помидоры и передавать Фёдору. А Фёдор пронзал их шампурами и вытраивал на огневом рубеже, как он сам охарактеризовал своё дело.
— Вот чем люди похожи на драконов и драконы на людей, — сообщила Варя после пробы первой порции шашлыка.
— У людей тоже выросли крылья, и ползать им больше незачем? — усмехнулся Андрей и посмотрел на небо сквозь тонкие, по-весеннему не приодетые апрельские деревья. День клонился к сумерками. И высоко над землёй появились первые звёзды. Многие из них летели по заранее рассчитанным орбитам, и даже здесь, в пригороде, небо полнилось движением света, созданного человеком.
— Вообще-то я не про шекспироского «Кориолана», я это из Джороджа Мартина. Драконы тоже не едят сырого мяса. Кстати, Андрюшка, тебе ведь двадцать шесть, значит, ты тоже дракон, — Варя засмеялась и сочно надкусила помидор, — Я вообще люблю драконов, помидоры и мясо.
Они нестройно посмеялись над нелепой шуткой, и чтоб стало веселее, Фёдор предложил разлить по новой.
— Эх, Андрюша, Андрюша, — вздохнула Алла Степановна, но больше ничего не сказала.
Поздно, когда мама Андрея отправилась спать, от шашлыка остались вкусовые ощущения, а хмель от пива выветрился, заговорили о деле.
— Ты хоть понимаешь, чего ты задумал? — в очередной раз спросил Фёдор, — Хочешь проникнуть на секретный военный объект, скачать файлы и улизнуть и всё без последствий?
— С моей отмычкой он подцепит любой армейский интерфейс и стрясёт одновременно по шестнадцати каналам, десять секунд, из них пять на верификацию.
— Милыч, а ты это сейчас по-русски сказала? — спросила Варя, и надкусила помидор. Фёдор качнул ногой пустую корзину, помидор был последним.
— А у тебя девятый дан по риторическим вопросам? — отшутилась Мила, подмигнула подруге и пододвинула ей свою тарелку, там лежал разрезанный но нетронутый помидор.
— Доступ к файлам не проблема, — сказал Фёдор, — Хотя я думаю, проблемы будут потому, что Андрюхе их негде считать.
— Да у меня дома есть компьютер.
— То, что у тебя дома, это уже лет пять как не компьютер, — вздохнула Мила, — Но даже на нём ты сможешь прочитать эти данные. Я тебе конвертер напишу.
— Милыч, какая ты всё-таки умная, — восхищённо сказала Варя.
— Ты хотела добавить «милая?» Варя вздохнула и вернулась к помидорам.
— Друзья, во-первых, объект давно законсервирован, а после того, что произошло с «Радамантом» о нём и вовсе забыли. То есть не забыли, конечно, а охраняют, ну, как-то вот так, в пол уха, в пол глаза.
— Я бы не рассчитывал на то, что там в охране инвалиды.
— Федь, это я образно, — поспешно пояснил Андрей.
— Образно-то образно, а если тебя схватят? То что?
— Ну, схватят, и что? мало ли придурков по закрытым зонам шляется. Как их там эти, луркеры, старперы.
— Сталкеры, — поправил Фёдор.
— Во-во, — кивнул Андрей, — они самые.
— Отлично, допустим, ты это сделаешь. Допустим, и что ты докажешь?
— Как что? — изумился Андрей.
Он задрожал, к глазам прихлынула какая-то горячая волна, он вспомнил почти забытое. Как ехал в автобусе, тогда ещё машины были на бензине, и противно пахли, он и думал, что, наверное, слезятся у него глаза от этого запаха. Ему было тогда четыре, может пять, и это было едва ли не впервые, когда он вышел из дома. А дома не было зеркал и даже в стареньком отцовском ноутбуке не было камеры. Он ехал на операцию, и впервые видел в зеркале не просто отражение себя, а видел лица людей, какими они должны быть, нормальные лица. Видел, что ни у кого нет такого изуродованного генетической болезнью лица. А мальчика Андрюши не было нормального носа, не было ресниц, и выглядел он так, как будто при рождении попал в пожар. И он тогда сидел в автобусе, глаза слезились, но не больно, а смешно ему было, только понять не мог Андрюша, почему это люди вокруг него плачут и отворачиваются.
А потом были операции одна за другой, он слышал много умных слов про стволовые клетки, имплантаты и помнил часы, проведенные в тесном цилиндре регенератора. Там, он познал клаустрофобию, научился жить с ней и одолевать её, хотел быть испытателем подводных или межпланетных аппаратов, но, увы. На все попытки убедить, что он уже умеет многое, и знает, и сумел преодолеть такие фобии, которые не каждый-то представит, так и вышло, что на все свои потуги он встречал один ответ. Вы, извините, но нам нужны люди с отличным здоровьем. Врождённым, извините, а не позже, благо и благодаря приобретённым.
Рассыпался по небылицам миф о том, что все условия советской медицины, по определению передовой и бесплатной, возводят граждан со врожденными ущербами вровень гражданам с рождения здоровым. Технически, конечно да, а вот на практике и в психологии людей иначе.
— А ты на мехмат по льготе поступал, забыл? — спросил его как-то Фёдор.
— Да я бы и так поступил, наверное, — смутился Андрей. При поступлении он ведь и правда было дело, баллов получил немного, но приняли, это уж потом он показал им всем, какой бывают формы неевклидовы яблоки с червоточинами по пятнадцать измерений.
— Образно говоря, — извинялся Андрей за свой яблочный каламбур.
И сегодня, после шашлыков, Андрея окружала тишина вопроса. Он всё понимал, и понимали они, и там, за деревьями, за шелестом теней о гудели звуки мира, которому, в сущности, не было дела до отдельно взятого Андрея Никулина тридцать шестого года рождения.
Но рядом были друзья. И им было дело, и он был благодарен им за всё, на что они были готовы сделать ради него.
— Я изучал вопрос, я знаю этот проект «Левиафан», но мне нужны конкретные данные. Если я получу их, то докажу, что «Радамант» ещё можно спасти.
— Почти десять лет нет сигнала. Все спасательные экспедиции, направленные к Европе вернулись ни с чем, да и что они могут сделать? Это же даль дальская, туда долететь-то ещё надо ухитриться, это всё-таки не Марс. А уж не то, чтобы спасти кого-то под дрейфующими льдами толщиной в пять километров. Да, изначально думали, что три, но оказалось всё немножечко не так.
