недели дали ему то, чем жил его отец. И ради чего его не стало. Воздух. Чистый, незамутнённый воздух. Тот, право дышать которым не надо объяснять себе высшими целями, теми, что выше жизни и свободы. Потому сейчас Станислав бежал.
Выстрелов слышно не было. Но когда он добежал до навесного моста, пришлось перепрыгнуть через два трупа спецназовцев в полной амуниции. Станислав, почти не останавливаясь. подхватил автомат одного из них, забежал по пригорку и увидел Диму-Чуму. Бывший полицейский и бывший крадун выбрал хорошее место для лёжки. Позиция для расстрела тех, кто на мосту, идеальная. Но на мосту остались двое, а Дима лежал на выбранном им месте на спине, с открытыми глазами, по которым стекали капли холодного дождя.
Значит, кто-то добрался до тебя, подумал Станислав, кто-то быстрый и хитрый. Три пустых автоматных рожка, разряженный пистолет. Дима воевал последние минуты своей жизни по-настоящему. Но его прошли.
Станислав пригнулся, проверил автомат, выдернул, взвесил на руке рожок — почти полон — вставил обратно. И побежал к дому, принимать свой бой.
Однако не пришлось. Когда забегал, готовый ко всему, во двор дома, оттуда вышла Наталья Авдеевна.
— Живой, сынок, — она, прищурившись, подошла и быстро осмотрела Станислава, искала кровь.
— Я не ранен, — догадался он. — Где остальные? И Спиридон?
— Одного Спира ещё на дороге положил. А один в доме, раненный сильно. И сам Спира в доме. Лежит. Очень болеет. Один убёг.
И всё это без слёз и надрыва. Воздух. Вот он, чистый воздух, думал Станислав.
В избе на полу большой комнаты лежал Вадим Александров. Без сознания. Проникающая рана с повреждением правого лёгкого. Без госпиталя никаких шансов, но Станислав обработал рану, вколол то, что нужно было вколоть.
Пошёл к Спире, тот сумел дойти до своей кровати во второй, малой, комнате. Лежал, дышал тяжело. Жаркий весь, вспотел.
— Разбередил ты рану, друг мой, разбередил. Тебе сегодня лежать надо было, а ты давай по лесу бегать и коммандос всяких уничтожать. Накипь человеческую вычищать. Это дело нужное, брат, накипь счищать, но и полежать надо иногда. Вот и лежи, а я тебя вылечу, дружище. Всё принёс, чтобы вылечить.
Станислав вдруг понял, что заговаривает Спиру, как бабушка ведунья, говорит нечто малозначительное, и даже уловил какой-то ритм: речь его обрела интонации здешних мест, не те, которыми он говорил всю свою жизнь. Руки работали сами — анстисептическая обработка раны, специальные инъекции в определенном порядке. Всё для этого с собой имелось, понимали учёные, что собирать ему в путь. Молчали и собирали. Может, и пообнимали бы на дорожку, но дела у них поважнее сейчас.
— Поспит часок и встанет. Завтра полежит и будет как новенький Спиридон наш, Наталья Авдеевна, — сказал Станислав довольно, когда закончил.
Улыбался. Успел, радовался этому. Подумал, что если бы Маша видела сейчас, удивилась бы, что он умеет вот так улыбаться. А он бы ей сказал, что сам не знал.
— Пошли. Чаю заварила. Морошка хороша сушёна, — позвала его Наталья Авдеевна.
Она говорила «хорóша». Только так и можно говорить про морошку.
— Спасибо, — ответил Станислав и почувствовал, как устал.
— Стас, — вдруг услышал он полушёпот-полухрип. — Стас.
Очнулся Вадим. Станислав опустился на пол рядом с ним на колено, на второе опёрся.
— Что, Вадим?
— Игорь остался. Мы все ушли, а он остался.
— Убежал он, Вадим.
Хотел добавить что-то про то, что Вадим ещё поживёт, но не стал. Для Вадима всё заканчивалось.
— Он тебя поймать очень хотел, — прохрипел Вадим.
— Так я не бегал от него. Я дело делал. А он мешал. И ты мешал.
Вадим выстрелил взглядом недобро.
— Повезло тебе… Не меня старшим поставили…
— А тебе не повезло, — ответил Станислав.
Вадим закрыл глаза. Сознание его ушло.
— Хоронить не буду, — ровно произнесла Наталья Авдеевна, — пусть забирают.
Игорь убегал рывками. Влево, потом вправо. От такого стрелка, какой охотился сегодня за ними, уходить можно только так. Прошёл ужас, который навалился и съел сердце, лёгкие и печень там, на мосту, исчезла жуть, которая погнала через мост обратно, прыжком сразу через обоих ещё живых бойцов, от Вадима. Осталась только жизнь, которую нужно было сохранить.
Он теперь один, а значит, шансов в бою у него нет. Он один, а значит, нет свидетелей. Один — значит, верить будут только ему. И тогда можно будет взять большую группу и вернуться. Уже завтра. Смести эту погань с хутором огнём. Снова добраться до Бермана. Взять этого вора в законе и увезти в Новый центр. Допросить по-настоящему. А пока уйти, уйти от этого чёртова охотника.
И ушёл, это стало понятно у перевала, до которого он топил таким темпом, какого не держал на самых успешных тестах. У перевала укрылся, нужно было сделать паузу, хоть адреналин и гнал вперёд, заставлял выжигать последнюю глюкозу из уставших мышечных тканей. Залёг. Подготовил автомат. Восстановил дыхание. Замер.
Десять минут, которые Игорь засёк для этой паузы, завершились. Охотник не появился. Теперь можно. Ещё рывок, ещё два часа максимум. Как же хорошо бежать одному, не оглядываясь на этих ленивых тяжёлых, совершенно бесполезных, как выяснилось, уложенных за полдня двумя необученными голодными и полудохлыми зэками. Что-то внутри шепнуло, что и его могли уложить, не промахнись тот шальной стрелок на мосту первой очередью и не свали он с поля боя. Мерзко свалил, что уж говорить. Но про этот бой будет одна докладная — его. И никто уже ничего не изменит.
Игорь встал. И тут же снова лёг и замер. Сверху, с перевала, бежал человек. Хорошо бежал, правильно и красиво. Стас. Игорь схватил автомат, но выстрелить не успел, тот скрылся за поворотом. За спиной Стаса висел рюкзак.
Это был шанс. Неважно, откуда бежала эта тварь, этот предатель и подонок, такой же идиот, как отец самого Игоря Сидорова. Отследить, зафиксировать предательство на видео. После этого Соколовский никому будет не нужен. Можно и даже нужно будет его нейтрализовать. И Игорь нейтрализует.
Он побежал. Мягким, аккуратным в каждом шаге бегом. Торопиться было некуда: известно, куда направляется Соколовский. Но попасть под пулю в этом лесу можно легко. Доказательств тому за день набралось достаточно. Поразмышляв, Игорь даже остановился поесть и отдохнуть. Силы нужны.
Спира встал к ночи. Жар прошёл.
— Я было помирать собрался, — сказал матери.
— Трофимушка спас, — ответила она.
— Надо бы Чуму принести на двор, — заговорил о давящем на сердце Спира.
— Я принёс уже, — вздохнул Станислав. — А того, что здесь лежал, вынес. Лежат теперь рядом. Вместе накрыл.
Вышли, откинули рогожку с лиц. Вернули на место.
