Вот только зачем я ему понадобился в Женеве? Никакие близкие отношения, ни деловые, ни личные, нас не связывали. Разве что в качестве «темной лошадки»? Возможно, навязываемые ему кандидатуры на этот пост он брать не хотел, а чисто своего протащить вопреки политическим тяжеловесам из Политбюро– влияния не хватало. Вот и решил сыграть: ни вашим, ни нашим. И с расчетом на то, что любви у меня к товарищам из партийных верхов вряд ли будет много. Но, с другой стороны, если бы в Политбюро этот ход не вызвал одобрения – чьего именно, кстати? – то шиш бы Литвинов меня заполучил. Не Сам ли провернул этот ход?
Другой примечательный момент всплыл в разговоре с Трилиссером. Михаил Абрамович как бы между прочим заметил:
– И еще порекомендую вам установить хорошие отношения с Марселем Розенбергом.
– Это который советник полпредства в Италии? – уточнил я.
Мой собеседник коротко кивнул.
– А он-то к нашим женевским делам каким боком? – я был несколько удивлен. – Ну да, я знаю, что он тут суетился, пытался влиять на состав сотрудников постпредства в Женеве. Но потом укатил в Италию – и все на том. Знаний и связей у него, конечно, много, но где Рим, а где Женева…
В ответ на мои сомнения Трилиссер лишь улыбнулся своей «фирменной» грустной улыбкой, и элегически промолвил:
– Кадровые перемещения порой бывают очень неожиданными… – и добавил:
– Кому и знать, как не тебе. А Марсель в международных делах вес имеет не меньше Максима, или, во всяком случае, близко к этому. И связи в Европе у него такие, что и Литвинов может позавидовать. Вот во внутренней политике он – ноль, и целиком зависит от благосклонности наверху, точнее, от желания его использовать. Это тоже учитывай. Пока – он наш человек, и очень полезен, но доверять ему на сто процентов я бы не стал. Как и Максиму… – последние слова Трилиссер пробормотал себе под нос, но явно с таким расчетом, чтобы я все услышал.
В покинутом мною времени о Розенберге, каюсь, я ничего не слышал. А вот о Литвинове приходилось читать всякое. Всё на веру я брать не собирался, но что у Литвинова была своя игра – это можно было понять вполне определенно. Чему удивляться? Что, у нас в ВСНХ, или в Госплане, да в том же Политбюро дело обстояло иначе, нежели в НКИД? Да не смешите мои тапочки…. Зубры там подобрались ещё те, у каждого свой шлейф связей и предпочтений, и каждый желает свою партию исполнять. А мне во всем этом лавировать приходится, чтобы не стерли в порошок. Да, я и сам фигура не маленькая, но с этими мне в лоб не тягаться.
Тем временем солнечные лучи разбудили, похоже, не меня одного. Первым заворочался на нижней полке Лёнька, на что чутко отреагировала Лида, тут же открыв глаза и свесив голову вниз. Так, похоже, наступает пора для общей побудки…
Что же, будем вставать, – и занимать очередь в вагонный туалет, если она там уже образовалась.
Очередь была – но длиной всего лишь в одного человека, так что пока Лида вставала, одевалась, поднимала и одевала детей, очередь наша как раз и подошла. Жена пошла с Надюшкой, а я, следом за ней — с Лёнькой. Нафыркались и набрызгались детишки изрядно, но все дела были сделаны, ручонки и мордашки умыты и вытерты вафельными полотенцами, зубы почищены. Теперь надо подумать и о завтраке. На этот случай Лидой была припасена жареная курица, свежие огурчики и помидорчики, и по сваренному вкрутую куриному яйцу на брата, и соль в бумажном фунтике, полкаравая подового хлеба, и на десерт — по груше. А чай (для которого имелось сдобное печенье) к этому вагонному пиршеству нам предоставил проводник. Как и положено – в дефицитных по нынешнему времени тонкостенных стаканах, а не в граненых, что подавали в поездах попроще, в фирменных мельхиоровых подстаканниках с буквами НКПС и изображением мчащегося паровоза, исполненным с резким сужением перспективы. Идеологическую нагрузку у этих подстаканников несла разве что звезда на лбу паровоза.
В этот момент произошло и первое знакомство с нашими попутчиками. К нам из соседнего купе (тоже II категории) заглянул худощавый, подтянутый молодой человек, уже экипированный в костюм-тройку, при белой рубашке и при галстуке с серебряной булавкой.
– Доброе утро! Вижу, вы уже встали. Простите великодушно, нельзя ли у вас солью разжиться? – искательно попросил он. – А то нас трое мужиков в купе едет, и, как на грех, все про соль позабыли. Вы же люди семейные, наверняка запаслись…
Это лицо с узенькой щеточкой светлых усиков я где-то уже видел. Ну да, ну да, в НКИД, на собрании. И представили его тогда, как 2-го секретаря посольства. Именно он давал собравшимся накачку насчет соблюдения бдительности в ходе поездки и соблюдения правил безопасности. Звали его, помнится, Николай Сергеевич. А вот фамилию запамятовал. Или тогда его вовсе по фамилии не называли?
Лида тут же протянула ему бумажный фунтик с остатками соли.
– Нет, нет, – взмахнул он рукой, немного отстраняясь, – а вам что останется?
– А мы уже позавтракали, – объяснила жена, – свои продукты подъели, и дальше нам соль уже без надобности.
Худощавый церемонно поблагодарил и скрылся за дверями своего купе.
Смоленск мы миновали еще ночью, и теперь поезд катил уже по белорусской земле. Скоро, в 10:05, Минск, а оттуда рукой подать до границы. Пока завтракали, пока мыли руки после курицы, пока пили чай с печеньем, поезд медленно подполз к платформе Виленского (бывшего Либаво-Роменского) вокзала в столице Советской Белоруссии. Для довольно провинциально выглядевшего по тем временам Минска здание вокзала можно было бы назвать роскошным. Пышно украшенные декором терема с двумя башнями, окна с витражами производили приятное впечатление. Здание сильно пострадало во время советско-польской войны, и было восстановлено к середине 20-х, получив второй этаж, сделавший постройку не менее пышной, но более солидной и важной. Стоянка длилась недолго – достаточно, однако, чтобы полюбоваться железнодорожной архитектурой. И вот с паровозным гудком состав отправился в сорокакилометровый путь к станции Негорелое. Здесь, на западе наших земель, осень, как и в Москве, уже вступила в свои права, и пятна пожелтевших, а временами – красноватых листьев то и дело мелькали среди зелени сосен. До листопада, однако, было ещё далеко, и придорожный лес радовал глаз пышностью своего разноцветного убранства.
Не прошло и часа, как, постояв еще несколько минут на двух или трех полустанках, курьерский №1 (в международном расписании значившийся как «Манчжурия – Столпце»), подкатил к довольно симпатичному деревянному вокзалу станции Негорелое – последнему вокзалу на советской стороне границы. Здесь стоянка на целый час – ничего не поделаешь, таможенные формальности занимают немало времени. Нас, впрочем, ограждает от них мой дипломатический паспорт. Поэтому есть время прогуляться с детьми по платформе, благо, стоит теплая, солнечная погода, поглазеть на публику и на выездную арку над железнодорожными путями с надписью-лозунгом «Коммунизм сметет границы между странами!».
