Несколько приотставший Хаджиакбаров смело бросился на выручку спутнице, но тоже провалился в песок и в аналогичной позе оказался у нее за спиной.
Все это происходило прямо напротив тамошнего Дома литераторов, на балконах которого, несмотря на холод и сгущающиеся сумерки, находилось немало зевак. Все они с интересом наблюдали за странным поведением Крестьянкиной и Хаджиакбарова.
И их можно было понять! Представьте себе такую сцену. Посреди пустого пляжа стоит на четвереньках пожилая женщина в норковой шубе и пуховом платке, а сзади к ней пристроился цветущего вида брюнет в дубленке. При этом оба они практически в такт друг другу производят лихорадочные движения вперед-назад.
Как еще можно прокомментировать это происшествие с расстояния, мешающего разглядеть детали? И циничные комментарии последовали незамедлительно: «Вот как приспичило!», «Горячая старушка!», «Такой джигит кого хочешь зажжет!»
Прошло не меньше пяти минут, прежде чем наиболее трезвые наблюдатели разобрались в сути происходящего и послали на пляж спасательную экспедицию.
В быстро наступившей темноте один сапог Крестьянкиной разыскать так и не удалось. Хаджиакбаров доставил ее в Дом литераторов на руках, но важная чиновница впоследствии почему-то стала избегать его, и роман о марсианских хлопкоробах так и не увидел свет.
– Коллеги, а сколько голых женских задниц пришлось видеть вам… ну, скажем, на расстоянии вытянутой руки? – лукаво прищурился Разломов.
– На расстоянии вытянутой руки… – задумался Вершков. – Порнухи, конечно, не считаются?
– Конечно.
– Тогда не больше дюжины.
Все принялись вспоминать, загибая пальцы и едва слышно шепча: «Таня, Наташа, Оля, Марина, Сара…» Рекордную цифру – сорок шесть – назвал еще сравнительно молодой губастый украинец Захаренко.
– Поставим вопрос иначе, – продолжал Разломов, – сколько очаровательных девичьих попок вам приходилось видеть с того же расстояния?
– Мы не педофилы. – Вершков плотоядно облизнулся.
Тут большинству из присутствующих похвастаться было нечем. Исключение составлял лишь литовец Бармалей, начавший половую жизнь в детсадовском возрасте. Но и он назвал смешное число – три.
– А я, признаюсь, имел удовольствие лицезреть эти прелести сотнями, если не тысячами, – со значением произнес Разломов.
– Вы, случайно, не сантехником в женской бане работали? – Такое предположение высказал Балахонов.
– Нет. И не гинекологом в больнице. И даже не оператором газовой камеры в фашистском концлагере. Я работал инструктором по плаванию в пионерском лагере «Артек».
– Неужели и в «Артеке» зэки сидели? – ужаснулся Костя.
– Что вы! Это было в самом начале тридцатых годов, еще до моего первого срока. Незадолго до этого я победил на первенстве республики по плаванию. Возглавлял комсомольскую ячейку на одном оборонном заводе. Кому еще можно было доверить воспитание подрастающего поколения? Нравы тогда были еще не столь пуританскими, как в последующие годы. Насаждался культ здорового тела. На слуху были идеи Айседоры Дункан и Семашко. Нагота не считалась чем-то предосудительным. Даже лозунг такой существовал – «Не трусь – снимай трусы». Водные и воздушные процедуры подростки принимали исключительно голышом. Хотя пионеры и пионерки раздельно. На инструкторов и пионервожатых эти ограничения не распространялись. Мы считались существами как бы бесполыми. Вот и представьте себе – на пляже лежит попками кверху вся старшая девичья группа, это человек сто пятьдесят – двести. А я с мегафоном и секундомером в руках расхаживаю по бережку, наблюдая за продолжительностью процедур и общим порядком. Ну и, безусловно, засматриваюсь на попки. А они разные. Одни смуглые, как персик, другие – белые, как молоко. Есть попки плоские, почти мальчишеские, а есть такие, что похожи на два сложенных вместе футбольных мяча. В конце концов такое изобилие начинает приедаться. Обращаешь внимание на что-нибудь особенное. На шрам от собачьих зубов. Или на родимое пятно в форме сердечка. Проходит двадцать минут, и я через мегафон отдаю команду перевернуться. Все сто пятьдесят пионерок дружно переворачиваются животиками кверху. А я знай себе хожу…
– Вид со стороны животика вам нравился меньше? – уточнил Балахонов.
– В общем – да. Груди наливаются чуть позже, чем задница. У тринадцати-четырнадцатилетних девочек их еще и не было. За редким исключением, конечно… Ну а вульва как таковая зрелище малопривлекательное.
– Тем не менее я бы сейчас не отказался на нее глянуть, – задумчиво произнес Вершков.
– Не перебивай, – толкнул его Костя, весьма заинтригованный рассказом старика. – А вы рассказывайте, рассказывайте…
– Что тут рассказывать… Спустя двадцать минут все бросались в воду, а выкупавшись, покидали плаж. На смену приходила другая группа. Или мальчики, или девочки. Но мне почему-то чаще приходилось дежурить при девочках.
– И вы их даже пальцем не трогали?
– Бывало… Когда кто-нибудь начинал тонуть. Я ведь душ пять спас. Даже Почетную грамоту за это имел. Ее потом изъяли при аресте.
– В зоне вам эти попки не снились? – осведомился Балахонов.
– Нет. В зоне если что и снится, так только кусок хлеба. В крайнем случае – миска борща… Но картинки те я запомнил на всю жизнь. Солнце, пляж, море, и девчонки попками кверху… Досталось, наверное, потом этим попкам…
Японец, все это время старавшийся понять, о чем идет речь, внезапно спросил что-то по-английски.
– Наш новый друг интересуется, здесь ли происходит заседание комиссии по инвестициям в рыболовный промысел, – перевел его слова Балахонов. – Что ему сказать в ответ?
– Скажите ему горькую правду, – посоветовал Разломов, самый трезвый во всей компании. – Это не заседание комиссии по инвестициям. Заседание происходило в конференц-зале и закончилось как минимум два часа назад.
Японец внимательно выслушал ответ Балахонова, вежливо произнес «сорри» и, шатаясь, направился к выходу. Бубенцов попытался ухватить его за ногу, но не успел.
– Зря мы его упустили, – сказал Вершков, когда дверь за иностранным гостем закрылась. – Пусть бы сделал инвестиции в нашу творческую организацию. Хотя бы в виде саке… Так на чем мы остановились?
– На женских задницах, если можно так выразиться, – подсказал Костя.
– И на пикантных позах, – подсказал Балахонов.
– Любил я когда-то одну особу женского пола, – заплетающимся языком произнес Бубенцов. – Очень пикантную саму по себе. Между нами говоря, горбунью. Так ее как только ни положишь, а все раком стоит…
– Пойду поближе познакомлюсь с Кишко. – Костя попытался встать и чуть не перевернул стол. – Кстати, как ее зовут?
