мере того, чтобы она подавала ФАКТЫ. Неважно, будет ли кто-либо осуждать
science fiction, но лишь умственно отсталый или другой какой сумасшедший может считать, что ничего подобного вообще нет на свете и никогда не было.
Так что американская фантастика систематически понижает свой уровень, причем это происходит с двух сторон: во-первых, со стороны литературной критики, то есть снаружи, а во-вторых, из-за того, что сами творцы этого вида полностью поддались натиску коммерциализации. По моему мнению, Азимов является – в масштабе так называемой «обычной литературы» – второстепенным писателем, а Брэдбери, который пишет лучше его на целый уровень, проявляет склонность, особенно в последних книгах, к растапливанию интеллектуальной концепции в сказочно-сентиментальных грезах, что приводит к печальным результатам. Во всяком случае, я лично предпочитаю его ПОСЛЕДНИМ книгам иные, например, Фрица Лейбера {4}, в литературном отношении, наверное, более слабые, зато содержащие прочный рациональный костяк, что я очень высоко ценю в литературе. Впрочем, речь не о моих оценках. Важно, если дела пойдут лучше, нежели выглядят сейчас, то ваша фантастика имеет все шансы на развитие, но для этого, во-первых, она должна отойти от американской линии развития, в некоторой мере отказываясь от приключенчества, техницизмов, языкового убожества, слабости разработки сюжетов и характеров, а во-вторых, она должна по-настоящему стать тем, что сейчас мы видим лишь в слабых проявлениях; я имею в виду социальную утопию, какую можно увидеть, например, в некоторых вещах Стругацких («Трудно быть богом»). Для этого необходим концептуальный и философский размах, склонность к гибридизации жанров, осознание того, сколь несовременными в художественном смысле методами, в том числе и стилистическими, оперирует до сих пор так называемая s-f. Я думаю, что если бы в эту область могли вторгнуться подготовленные философически, кибернетически, физически поэты-лирики, то мы дождались бы действительно значительных и новых явлений. Мне представляется, что в литературе решают, во-первых, произведения, во-вторых, произведения, и в-третьих, тоже произведения, что, впрочем, Вы прекрасно понимаете сами, как я вижу из Вашего письма. Экзегезы, монографии, критические толкования приходят со временем – высказывающая пожелания критика, тянущая новый жанр на вершины, это то же самое, что открытие кредита в большом банке, – но если она может облегчить получение этого кредита, то лишь реальные творческие инвестиции, достижения могут этот кредит оплатить. Иначе мы останемся при голых пожеланиях и одних «если бы да кабы» (чего бы не произошло, если бы появились в S-F шедевры мирового масштаба).
Я сам нахожусь сейчас в очень трудной ситуации. Недовольный своей работой, в том наихудшем смысле, что не знаю хорошо, в какую сторону идти дальше, я – самый последний на свете человек, который мог бы кому-либо давать так называемые разумные или добрые советы или рекомендации. Если браться за остроактуальные, даже и пылающие живым огнем sensu stricto {5} политические темы, это не дает возможности для появления литературы с большим дыханием, в лучшем случае получаются вещи вроде «Не хлебом единым» Дудинцева {6}. Любая памфлетная острота, атакующая сатира, если она не является в то же время пульсирующим обращением к великим традициям искусства и продолжением главных направлений развития, хиреет за изумительно короткое время и утрачивает всю актуальность, потому что оказывается выбиванием запоров, дверей, которые вдруг сами открываются, и все удивляются, зачем вообще нужно было столько говорить и писать о вещах – вдруг – совершенно очевидных. А потому, хоть я и за востребованную литературу, но только так, как востребована в понимании мира – физика, поскольку ее главной директивой является не сегодняшняя, немедленная полезность результатов, а прогресс, вытекающий из убеждения в том, что ни одно познавательное усилие не будет бесполезным. Как известно, теоретическая физика является прародительницей наибольшего количества, наиболее революционных изменений цивилизационной технологии, – именно благодаря столь широко понимаемой и столь добросовестно реализуемой директиве действия. Не иначе обстоит и с литературой. Очевидно, что с нашей литературой дела обстоят плохо, но наверняка хуже – со всем миром, который огорчает меня сегодня гораздо больше, нежели ситуация – в нем – с литературой, пусть даже подвергающейся цензуре. Действительно, мы ничего не можем поделать с этим миром, он трещит под ногами; мы входим в полосу войн, хоть и локальных, но огорчающих тем, что «их быть не должно» – почему кровоточат Пакистан и Индия? – когда объективные натиски интегрирующей человечество технологии, содружества, предписывали бы деятельность, направленную на общее добро, от чего только выиграли бы все? Но я не могу здесь вдаваться в историософию! – хотя и от нее зависит литература, производная от реальных, кровавых событий, наравне с познающей мыслью. Так вот, если, как я уже сказал, я сам не знаю, что дальше писать, как же я могу сказать, хотя бы на правах не спрошенного, что Вы – например – бы – с моей точки зрения – должны делать!
Скажу лишь одно: мне кажется, что Вы вообще переоцениваете возможности литературы как реальной общественной силы. Нам много говорили о ее использовании в качестве трактора душ, но это неправда. Она никого не научит мыслить, и Вы знаете об этом… если этот кто-то сам хоть немного не вошел во вкус мышления. Не может литература ни изменить, ни улучшить мир, она может лишь показать нам его – присущим ей способом, может быть суждением, приговором, поощрением – для каждого читателя – дальнейших, уже обычных, внелитературных трудов. Это все, но и этого не мало. Не следует желать от литературы слишком много, чтобы она не согнулась под этими желаниями, – лишь тогда, может быть, в ней раскроются неожиданные силы… а пока каждый из нас должен, немножко больше, чем ему кажется, что может, – делать свое.
Я буду в Москве 1 октября, может быть, увидимся.
Сердечно Ваш
С. Лем
***
5 декабря 1970 года, Краков
Дорогой Пан,
я должен подчеркнуть красным карандашом эту дату в календаре {7}, чтобы отметить, что Вы превозмогли себя и наконец мне написали. Большое спасибо за письмо, хотя в нем и нет ничего особо бодрящего. Что касается «Быка» {8}, то меня давно уже беспокоит то направление, в котором развивается (или антиразвивается) творчество Ефремова, начиная со «Звездных кораблей», которые казались много лет тому назад обещанием дальнейшего взлета, а стало совсем наоборот. И больше всего меня злит, что он имеет то, что обязательно должен иметь приличный писатель SF: научный профессионализм и соответствующие знания, и именно этому не соответствует, потому что весь его
