замечательная лгунья, но я уже почти настоящий политик. Я прекрасно осведомлен, как Касси зарабатывает большие деньги. Она зарабатывает гораздо больше от того, что клиенты выбалтывают по неосторожности, чем от того, что они оставляют на тумбочке. Почти рассеянно я сообщаю ей, где она может найти секретаря одного и не под защитой полиции. На секунду я раскаиваюсь. Может, она предъявит ему счет, прежде чем всадить в него нож. В конце концов, разве мы ищем не одно и то же? Шахид с ножом в руках, собирающийся убить нас, разве он не милосерден?
Я возвращаюсь той же дорогой, заваленной телами. В воздухе тошнотворная пыль, прикрывающая последствия массовой резни. Я останавливаюсь посреди улицы, срываю маску и бросаю ее на землю. Делаю глубокий вдох, впуская в себя зловоние смерти, пыли и пота. И мне уже ничто не мешает. Я продолжаю путь в здание Совета, миную развалины полицейского участка. Повязка на левой руке вновь сбивается, и мои следы метятся кровью. А что если взять пистолет и вынести себе мозги прямо здесь? Но слабость вынуждает меня опуститься на землю посреди пустынной дороги. Дрожащей рукой я залезаю в боковую сумку, чтобы извлечь фляжку с водой, рядом с шишкой, которую я по-прежнему храню, замечаю книгу регистрации населения, которую кто-то подложил мне. Горькая усмешка на моих губах. Видимо, я был недостаточно полезен члену Совета. Но это уже не важно. Вообще уже ничего не важно. Я смотрю на небо, и меня душит смех. Он вырывается наружу, и я смеюсь так, что слезы текут по щекам. Но через мгновение до меня доходит, что это вовсе не слезы, нет. Капли падают с неба, это ливень. Дождь смывает кровь с улиц, дождь очищает воздух от бесконечной пыли, дождь смывает все сомнения… Моя рука нащупывает серую шишку, ее острые концы вонзаются мне в кожу. Тем временем другой рукой я достаю пистолет. Пришло время покончить с этим.
Перевод с иврита: Леонид Шифман
Рафаил НУДЕЛЬМАН
СТАНИСЛАВ ЛЕМ – В ПИСЬМАХ
Сначала я познакомился с Лемом заочно. Фантастику (начиная с Жюль Верна, Уэллса и Беляева) я исправно читал, начиная с 9-лет – помню, в доме приятеля, прижимая носы к оконному стеклу, мы, два третьеклассника, обсуждали, что делали бы мы, получив в руки машину времени. Первые рассказы Лема (по-моему, «Мышь в лабиринте») попались мне в 1960 году, вскоре после того как я начал читать по-польски. Тогда же, осмелев, я написал сердитое письмо в редакцию научной фантастики при издательстве «Молодая гвардия», допытываясь, почему они издают смердящих Немцова и Казанцева, когда на свете есть восхитительный и вдохновляющий Лем. Редактор Белла Клюева в ответ призналась, что впервые слышит имя Лема и предложила мне самому перевести что-нибудь и прислать им «для ознакомления». Так началось мое знакомство с Лемом в качестве переводчика, которое на долгие годы привело меня в фантастику. Мы с покойным Евгением Вайсбротом перевели его (первый на русском) роман («Возвращение со звезд»), потом были «Рассказы о пилоте Пирксе» и, наконец, «Глас Бога». Когда Лем приехал в Москву (чтобы там поссориться с Мосфильмом из-за извращенного – и упрощенного – Тарковским «Соляриса»), я познакомился с ним в третий раз – уже лично. Но переписываться начал несколько раньше, когда московские издательства стали всерьез интересоваться – что бы еще такое у Лема перевести. Хорошее было время, сегодня даже не верится. Впрочем, слово «переписываться» неточно – были отдельные всплески, продолжившиеся и после того, как я в 1975 голу уехал в Израиль и стал здесь редактором журнала «22». Я посылал Лему наши журналы по мере их выхода, иногда присоединяя к посылке письмо и – к чести Лема – всегда получая от него ответ. Я утомлял его своими рассуждениями о фантастике, он предпочитал говорить о более близком и наболевшем. Постепенно, однако, мои связи с фантастикой рвались, и переписка увяла тоже. Часть писем Лема у меня, к сожалению, пропала, а те, что случайно сохранились, – вот они; по-моему, они заслуживают внимания, потому что глубоки, содержательны и интересны еще и сегодня. Мне жаль, что я не сохранил все.
***
14 сентября 1965 года, Краков
Дорогой Пан,
благодарю за письмо. Начиная от конкретных дел, – боюсь, что я не смогу представить редакции «Молодой гвардии» никакую новую повесть, потому что у меня ее нет. На самом деле я издал в Польше 20 томов, – но если подходить к делу реально, мои романы или уже переведены у Вас, как «Астронавты», «Магелланово Облако», «Солярис», «Возвращение со звезд», или в работе, как «Эдем», или же, как «Рукопись, найденная в ванне» или «Расследование», не имеют шансов (nota bene, что касается «Расследования», то я и не жалею об этом, потому что я недоволен этой позицией сейчас). Остальное, это сборники рассказов, из которых часть опять же переведена, а часть или в работе, как из двух последних томов («Кибериада», «Охота»), или также не имеет реальных шансов. Ясно, что также не подходят ни «Диалоги», ни «Сумма технологии», поскольку это не беллетристика. (Я еще забыл о «Непобедимом», который также уже опубликован.) Итак, можно было бы что-то поискать в сборниках рассказов («Лунная ночь», «Вторжение с Альдебарана», «Книга роботов»), что еще не переведено у Вас, но это будет наверняка или позиция слабая, а значит, непригодная для перевода, или такая, которая – по разным причинам – не сможет быть напечатана (как «Дневник» {3} из «Лунной ночи»).
Однако я не хотел бы заканчивать этим отрицательным выводом ответ на Ваше письмо, показывающее, как печалит Вас ситуация с так называемой фантастикой. Прежде всего я хотел бы сказать Вам, что иерархия американских авторов в Вашей стране не имеет ничего общего с оценкой их в США. Так, например, у Вас высоко оценивают Брэдбери и Азимова, в качестве предшественника считая Уэллса. Тем временем в большой, насчитывающей более 1000 страниц истории американской литературы 1964 года, солидной коллективной работе, даже в алфавитном указателе вообще не фигурирует понятие «science fiction». Там обсуждают четверто- и пятеростепенных романистов XVIII или XIX века, но фамилия Брэдбери, не говоря уже об Азимове, вообще даже не упоминается. Они не обсуждают и не осуждают такое писательство с точки зрения литературы, а только и попросту тотально игнорируют существование этого направления. Как видите, ситуация и там не слишком розовая, – а ведь от ИСТОРИЧЕСКОЙ работы следовало бы требовать по крайней
