Ознакомительная версия.
Летчик посмотрел на Риоля и грустно улыбнулся:
– Можно сколько угодно говорить о равенстве людей, но только идиот может всерьез считать всех людей равными.
Ты, например, – летчик перестал улыбаться и просто смотрел прямо в глаза Риолю, – Можешь считать старого казаха равным себе?
– Нет, – честно ответил Риоль. Потом вспомнил Андрюшу и добавил:
– И не только его одного…
– Но я уважаю старика за его любовь к малой Родине.
– Любовь к месту рождения, – ответил летчик, – Настолько естественная вещь, что не может быть достоинством…
– За равенство нужно бороться, – на эти слова Риоля, летчик ответил довольно вяло:
– Борьба за равенство – это снобизм…
– Хорошо, – тихо сказал Риоль после небольшого молчания.
– Что – хорошо? – переспросил его летчик.
– Хорошо, что ты не приукрашиваешь правду.
– Правда всегда голая…
– Хорошо, – тихо сказал летчик после небольшого молчания.
– Что – хорошо? – переспросил его Риоль.
– Хорошо, что ты мне веришь.
– Правда, иногда, настолько очевидна, что в нее нет смысла верить…
– Что же вы за безмолвный народ? Ведь газеты пишут, что вы самый свободный народ в мире, – после этих слов Риоля, летчик посмотрел на него непонимающе. Потом проговорил: – Или ты провокатор, или такой дурак, что не понимаешь, что если бы народ был таким, каким называет его правительство – ни одно правительство не удержалось бы у власти и недели…
– Ну, а насчет того, что пишут газеты, – летчик говорил о газетах, как о чем-то само собой разумеющемся, – Газеты – это, прежде всего, цензура.
– Какой стране нужна такая цензура?
– Цензура нужна не стране, а государству.
Если государству нужна цензура, значит стране не нужно такое государство…
– Значит, вы посылали людей, зная, чем они рискуют?
– Ничего мы толком не знали, – ответил летчик, а потом прибавил, как отметил Риоль, без всякого знака вопроса:
– Разве в этой стране можно толком что-нибудь знать…
– А власти не раскаиваются в том, что они делают? – Кающихся я встречал только среди тех, кому каяться не в чем…
– Ты веришь в Бога? – сам не зная почему, неожиданно для себя самого, спросил Риоль.
– Верю? Нет, наверное.
Во всяком случае, сейчас я доверяю тебе больше, чем Ему.
– Почему?
– У тебя есть возможность написать на меня донос в КГБ. А у Него – нет…
– Ты считаешь себя свободным? – спросил Риоль, помолчав немного.
– А – ты? – ответил летчик вопросом на вопрос.
Риоль пожал плечами:
– Да, вроде – да.
После чего летчик толи усмехнулся, толи очень просто сказал:
– Если при социализме думаешь, что ты свободен – разбуди себя…
А еще чуть позже, добавил:
– Свобода существует только там, где не приходится говорить о свободе.
Несвободный человек должен ощущать несвободу.
Иначе, он раб…
Риоль и летчик помолчали еще не много, а потом летчик сказал:
– Ладно, хватит торчать на месте.
Будем жить, и заниматься делом.
– Жить? – переспросил Риоль.
– Жить – значит перестать рождаться заново…
Когда четырехлапый винт АН-2 раскрутился и самолет нехотя сдвинулся с песчаного места, а потом уже привычно стал разгоняться, Риоль спросил летчика:
– Мы летим туда, где можно погибнуть, а ты, словно спешишь?
– Я спешу потому, что еще кто-то может нас ждать, а погибнуть можно в любом месте.
И не спеша.
– Скажи, а тебе не жаль того, что если мы погибнем, то ты, например, не будешь жить в двадцать первом веке?
– Нет, – ответил летчик, – Мне же не жаль того, что я не жил в девятнадцатом.
– Ты вообще не думаешь о смерти?
– Когда человек занят настоящим делом, все остальное становится неважным…
Самолет набирал высоту.
Небольшую.
Метров двести над землей.
Когда АН-2 перешел в горизонтальный полет, летчик левой рукой стал медленно вращать синюю рукоятку, напоминающую колпачок от зубной пасты, только большего размера.
Мотор самолета фыркнул.
Тогда летчик вернул положение колпачка на пару миллиметров назад.
– Что это было? – Риоль не знал устройств управления таких допотопных для него самолетов, но понимал, что любой перебой в работе мотора ненормален.
– Высотный корректор, – ответил летчик, – Он позволяет экономить горючее.
Кто знает, сколько нам придется кружить над местом? Так, что горючее пригодится.
О том, что включать высотный корректор на такой малой высоте запрещено, летчик не сказал ничего.
Не потому, что боялся, что Риоль не одобрит этого – в любом случае, они рисковали вместе, что с высотным корректором, что без него, и заранее было неизвестно, что опасней – оказаться без горючего или заглушить мотор – просто летчик не хотел отвлекать Риоля от наблюдения за землей.
– Нам еще долго лететь? – спросил Риоль.
– Нет.
Или мы очень скоро что-нибудь найдем, или не найдем ничего, и тогда мы вернемся.
– А где мы сейчас? – Риоль держал на коленях карту на коленях.
Летчик перегнулся в его сторону и ткнул пальцем в точку:
– Вот здесь.
А вообще, мы в области души, – Риолю показалось, что последние слова летчик произнес с иронией, и он вздохнул:
– Где она, душа?
– От пола до макушки – тело.
От макушки до неба – душа…* * *
Скорость АН-2, даже летящего по ветру, не превышает ста шестидесяти километров.
Так, что оставшиеся до бывшего берега бывшего моря небывшего морем, и уже никогда морем и не станущего, самолет преодолел за пол часа.
Еще пол часа ушли на то, чтобы обнаружить полу занесенный песком остов трехосного «Урала» и какое-то подобие лагеря – две поваленные ветром палатки, ящики с оборудованием и недособранную буровую, лежащую на песке.
То, что людей рядом со всеми этими вещами, как-то очень быстро превращенными песком и ветром в хлам, не было давно, Риолю и летчику стало очевидно сразу.
Не было и не каких следов.
Летчик показал ладонью пикирование в низ.
– Зачем? – ответил на это Риоль.
– «Урала» было два. Посмотрим, что случилось со вторым.
– Тогда, лучше посмотрим, что случилось с первым…
Ни Риоль, ни летчик не знали, что второй «Урал», занесенный песком по самую кабину, станет для них ловушкой…
…Песок в пустыне только на первый взгляд одинаково сыпуч и плотен. На самом деле, каждый участок пустыни состоит из разного песка, и в чем здесь причина сразу и не скажешь, но только в одном месте можно совсем спокойно стоять на песке, а в двух шагах уже проваливаешься по пояс.
Вот на таком, зыбком песке, и остановился один из грузовиков.
И оттого, первый «Урал» возвышался над поверхностью и был легко заметен, а второй – погрузился в песок и постепенно занесся силикатовой крошкой.
Летчик пошел на посадку почти вслепую, не зная местности и возможностей полосы.
Ознакомительная версия.
