тебя что-то было не в порядке с желудком, да? Что-то не то с пищеварением?
– Ну да, я же говорил вам об этом. У меня часто бывала изжога и отрыжка. И запор.
– И что ты принимал?
– Ну-у… Разные вещи. Иногда соду, иногда магнезию… Разные вещи.
Доктор Смазерс разочарованно вздохнул. Но прежде чем он успел что-то сказать, за спиной у него раздался взволнованный голос доктора Петрелли:
– А может, ты принимал английскую соль?
– Принимал.
– Интересно… – тихо заметил Петрелли. И опрометью бросился в лабораторию…
Полковник Феннистер и майор Гродски сидели за столом в лаборатории и жевали банано-груши, блаженно наслаждаясь их ароматом и ощущая приятную тяжесть в желудке.
– Разумеется, Макнил не может оставаться на службе, – произнес Феннистер. – То есть принимать участие в космических экспедициях. Но мы найдем ему подходящую работу на Земле. Может, даже дадим медаль. Вы уверены, что нам эти штуки не повредят?
Доктор Пайлер хотел что-то сказать, но Петрелли перебил его.
– Совершенно уверен, – заявил химик. – Когда мы стали разбираться, все оказалось очень просто. Яд – это всего лишь хелатирующий агент. Вы же сами видели, что показал проведенный мною тест.
Полковник кивнул. Он видел, как низенький химик добавил к фруктовому соку железистую соль, и сок покраснел. Потом Петрелли подсыпал туда магниевую соль, и сок стал бледно-желтым.
– А что такое хелатирующий агент? – спросил он.
– Существуют определенные органические субстанции, – стал объяснять доктор Петрелли, – которые… Ну, если коротко и просто, они взаимодействуют с определенными ионами. Одни с одними, другие – с другими. Молекулы агента обволакивают ион и, так сказать, изымают его из обращения. Словом, они его нейтрализуют. Вот предположим, на свободе находится опасный преступник, которого нельзя просто уничтожить. Если его все время держать в окружении полицейских, он ничего не сумеет натворить. Понятно?
Офицеры Космической службы дружно кивнули.
– Мы называем это секвестрацией иона, – продолжал химик. – Доктор Смазерс подтвердит, что это часто применяется в медицине. К примеру, ионы бериллия могут быть смертельны для организма, они фактически являются настоящим ядом. Но если лечить пациента соответствующим хеллатирующим агентом, он свяжет ионы и обезвредит их. Они по-прежнему остаются в организме, но опасности уже не представляют.
– А что делает этот ваш агент, который присутствует во фруктовом соке? – спросил полковник.
– Он секвестирует в организме ионы железа. И те уже не могут выполнять свою работу. Таким образом, в организме прекращается выработка гемоглобина, потому что гемоглобину необходимо железо. А раз в системе кровообращения нет гемоглобина, у пациента вдруг возникает злокачественная анемия, и он погибает от кислородного голодания.
Полковник Феннистер перевел взгляд на доктора Смазерса.
– Но ведь вы говорили, что кровь выглядит нормально.
– Именно так, – подтвердил врач. – На самом деле, колориметр показывал избыток гемоглобина. Но дело в том, что хеллатирующий агент во фруктах, соединяясь с железом, краснеет. Фактически, он даже краснее, чем гемоглобин крови. А молекулы, содержащие секвестированное железо, соединяются с красными кровяными тельцами. В результате весь тест идет насмарку.
– Тогда, как я понимаю, – вмешался майор Гродски, – антидотом для… гм… хеллатирующего агента служит магнезия?
– Совершенно верно, – кивнул доктор Петрелли. – Агент предпочитает секвестировать ионы магнезии, а не железа. Они ему больше подходят для хеллатирующего кольца. Годятся любые источники магния, и чем они богаче, тем лучше. Макнил принимал от повышенной кислотности взвесь магнезии, которая является гидроксидом магния. В желудке это вещество превращалось в хлорид. Кроме того, он употреблял такие слабительные, как английская соль, то есть сульфат магния, и цитрат магния. Так что ионы магния служили ему прекрасной защитой.
– Разумеется, мы все сначала испытали на себе, – добавил доктор Пайлер. – И за двое суток никаких болезненных проявлений не ощутили. Так что, полагаю, мы сумеем продержаться до прихода корабля.
Майор Гродски вздохнул.
– Ну, что ж, если вы ошиблись, то я по крайней мере умру с полным желудком. – Он взял еще одну банано-грушу и перевел взгляд на Петрелли. – Передайте мне соль, пожалуйста.
И химик торжественно вручил ему английскую соль.
Перевод с английского: Михаил Максаков
Уильям МОРРОУ
ВОСКРЕШЕНИЕ МАЛЮТКИ ВАН ТАЙ
Середина июля, жара, юг Калифорнии, долина Санта-Клара. По дороге под лучами палящего солнца медленно ползет вереница фургонов. Это бродячий цирк-зверинец, он движется к месту очередного представления. Дорога пыльная, яркие фургоны утонули в ее облаках и протуберанцах. Животным нечем дышать, потому ставни клеток раскрыли, чтобы дать доступ свежего воздуха. Но вместе с воздухом пришла и пыль, и она ужасно раздражает Ромула. Никогда прежде не жаждал он свободы так сильно, как сейчас.
Сколько он себя помнил, он всегда находился в клетке – в этой или ей подобной. Во всяком случае, так было на протяжении детства и юности. Что там было еще прежде – он не помнил. Его сознание не хранило памяти о тех днях, когда он был свободен и резвился в ветвях экваториального леса. Жизнь для него была исполнена страха и отчаяния. Они принимали разные формы, но теперь единственным их источникам стала пыль, потоками устремившаяся сквозь распахнутые двери в клетку.
И Ромул взялся искать средства к спасению. Сообразительный, ловкий и наделенный к тому же острым зрением, он быстро обнаружил слабое место в своем узилище, принялся за работу и через короткое время уже справился со щеколдой и раскрыл клетку. С проворством, присущим любой человекообразной обезьяне, он прыгнул и невредимым оказался на дороге.
Никто из сонных, утомленных жарой возниц не заметил побега, но примат был сметлив, чутье подсказывало – необходимо скрыться, что он и проделал, прыгнув в придорожные кусты. Там он просидел все время, пока мимо тянулась процессия цирковых фургонов. Но вот и последний скрылся за изгибом дороги. Теперь перед ним расстилался весь мир.
Его свобода была огромной, и у нее был чудный запах. Но в то же время, она обескураживала. Движимый привычкой, почти инстинктом, он подпрыгнул, решив покачаться на трапеции, что всегда свисала с потолка любой клетки, где бы он ни обитал. Но конечность его зацепила только воздух и ничего более. Это смутило и даже немного испугало примата. Но пугало не только это: он привык видеть мир сквозь решетку клетки, и теперь оказалось, что он куда шире и ярче, чем представлялось. А затем, к удивлению,
