такого забавного человека – маленького, коричневого и полностью волосатого! Увы, простые забавы, вроде походов в цирк или зоопарк, были ему неведомы. Он был лишен такого простого детского чуда – лицезреть забавное существо, похожее на человека, – обезьян он прежде никогда не видел. Мозесу сравнялось девятнадцать. Голос у него был уже недетский, на щеках кустилась неопрятная волосяная поросль, и был он большой и сильный – с мощными руками и ногами. Но душой был прост и невинен. Одежда ему была явно мала, голова нуждалась в стрижке, и весь вид он имел неприкаянный и неухоженный.
Долго смотрели два этих странных существа друг на друга. Ни тот ни другой не были наделены способностью разговаривать и потому лгать не умели. Конечно, здесь вмешалось нечто природное, скорее всего, инстинкт. Только он способен был внушить Ромулу, что и среди двуногих дьяволов мог найтись некто, способный полюбить его. Что, кроме инстинкта, могло сообщить ему, лишенному опыта общения с людьми, что его ум тверже и более развит, чем у того, кто стоял напротив? Да и понимание того, что человек за оградой – такой же узник, каким совсем недавно был он; что он томится в неволе и неведома ему сладость свободы и открытых пространств, тоже, вероятно, восходило к инстинкту. А если так, то почему не предположить, что Ромул был наделен врожденным рыцарством? Именно оно и толкало его на помощь существу еще более несчастному, чем он.
Примат осторожно подошел к забору, протиснул сквозь штакетину лапу и коснулся ею Мозеса. Парень явно обрадовался и осторожно взял ее в свою ладонь. И стало ясно, что им приятно быть вместе. Ромул помахал свободной лапой, призывая Мозеса идти за ним. Видя, что человек не совсем понимает, чего от него хотят, обезьяна осторожно высвободила лапу, отошла на несколько шагов от забора и опять помахала. Потом вернулась обратно и потянула Мозеса за одежду. Так она проделала несколько раз, пока тупое лицо идиота не осветила широкая улыбка. Он понял! И двинулся вперед.
Забор был слишком высок, чтобы перелезть через него. Но новый друг и свобода звали его! Несколькими мощными ударами ногой Мозес выломал штакетину, другую и… вышел из тюрьмы!
И вот теперь они были вместе. Да что там – вместе? Они были единым целым! Они захотели пить – первая же канава, заполненная водой, утолила их жажду. Проголодались? В саду по пути обнаружили дерево, усыпанное спелыми абрикосами. Да и много ли нужно обезьяне и идиоту? Весь мир – необъятный и прекрасный – распахнул им объятия. Чувство свободы бурлило в их венах и пьянило – сильнее, чем вино! Восторг переполнял Ромула. Он шел вперед и вел за собой своего друга.
Даже не собираюсь рассказывать всего, что они делали в этот их первый, дикий и безумно-счастливый день. Свобода опьянила и они, конечно, не могли совладать с нею. В одном месте в саду они обнаружили клетку с канарейкой – та висела на суку вишневого дерева подле жилого дома. Они разломали клетку и выпустили птицу. На другом участке обнаружили коляску, а в ней сидящего ребенка. Они разорвали ремни, что удерживали малыша, и хотели, было, взять его с собой, но передумали. Однако все эти события не имеют отношения к кульминации приключения. Поэтому и говорить о них не стоит.
К тому времени, когда солнце начало клониться к закату и купола обсерватории на горе Гамильтон {4} из ослепительно серебристых изменили цвет на яркую медь, гуляки наши изрядно приустали и почти выбились из сил. Наступающий вечер застал их в месте странном и для них непонятном. Собственно, сюда их привел большой дуб, точнее, его густая прохладная тень, где они укрылись от еще горячего солнца. Вокруг дерева были разбросаны холмики, и в изголовье каждого возвышалась доска с какими-то письменами. Существо, наделенное разумом, догадалось бы, что это за место. Но что могли знать о последнем приюте усопших идиот и обезьяна? Что они вообще знали о смерти, о той безмолвной и безграничной свободе, что она приносит? И разве могли они догадаться, что тех счастливчиков, что ее обретают, принято оплакивать, скорбеть о кончине, лить слезы и устраивать пышный погребальный обряд? Не имея представления ни о чем подобном, они, конечно, не задавались вопросами: почему место, где они расположились, так отличается от того, что невдалеке – с ухоженными дорожками, живыми изгородями, фонтанами, цветниками, мраморными стелами и статуями? Ах, друзья мои, мы-то хорошо знаем, что поведать миру о своем горе без денег не получится! Да и что это за скорбь, если нет видимых и зримых – материальных тому доказательств?
Но в тени дуба помпезные свидетельства отсутствовали. Участок, на котором находились наши герои, был отгорожен от остальной части кладбища. И, хотя ограда была невысока и местами поломана, человек искушенный легко бы понял, что те, кого здесь хоронят, тенью креста не осенены. Это была нехристианская часть кладбища, здесь хоронили азиатов. Разумеется, ни Ромул, ни Мозес ничего об этом не знали. Как не знали они и о том, что разрывать могилы нельзя – во всяком случае, первые два года. Ничего они не ведали и о тех людях из далекой Азии, что хоронили здесь своих мертвецов. Азиаты, конечно, не хотели, чтобы их близкие покоились в чужой земле. Но подчинялись закону. Им была чужда и даже ненавистна западная цивилизация, они презирали христианские догматы, но, в конце концов, они здесь жили, здесь зарабатывали деньги и вынужденно соблюдали чуждый им ритуал. Но только на два года. После этого срока они откапывали родные кости и отправляли их на родину – упокоиться в родной земле.
Но что Ромулу и Мозесу до всего этого? Тем более что они нашли себе увлекательное занятие.
Кроме могильных холмиков, там были еще и другие объекты: странного вида кирпичная печь – в ней жгли листочки с напечатанными молитвами, и низкий, тоже кирпичный, алтарь, весь в потеках воска – на нем устанавливали и жгли свечи во время церемоний. Смысла и предназначения этих устройств ни Ромул, ни его друг не знали, но изучать их было интересно. Впрочем, длилось исследование недолго: невдалеке показались столбы пыли, они приближались, и примат подумал, что это приближается ненавистный цирковой поезд. В панике он бросился бежать, Мозес последовал за ним. Подбежав к дубу, обезьяна легко забралась наверх и спряталась в густой листве. Мозес с восторгом загыгыкал, видя, с каким проворством проделал это его друг, а потом
