Сначала они не видели ничего странного в том, что я помогаю уничтожить собственный вид. По их мнению арктуриане были лучше приспособлены к тому, чтобы выжить, так и должно было случиться. О людях этого сказать было нельзя, поэтому они должны были погибнуть.
Они научились сочувствию. И наконец, когда они начали созревать как люди, когда их холодный интеллект был приглушен человеческими чувствами, они поняли, в чем моя диллема.
В этом было достаточно иронии. Ждать понимания от людей я не мог. А захватчики дарили меня пониманием и сочувствием. Они поняли, что мой предательский поступок имел целью получение еще нескольких лет для людей.
Но их арктурианская логика была еще слишком сильной. Вместе со мной они проливали горькие слезы, но об изменении плана не могло быть и речи. План был принят, а они были всего лишь набором инструментов, необходимых для его реализации.
И все же, используя их сочувствие, мне удалось его изменить. Вот разговор, из которого стало ясно, что такое изменение произошло.
Эйнар Джонсон, который делал наибольшие успехи и почти не расставался со мной, однажды сказал мне:
– Все указывает на то, что мы уже люди. Ты сам сказал, что это так, значит, это должно быть правдой, – улыбнулся он. – Мы начинаем понимать, насколько велик и великолепен человек. – Говоря это, он просто сиял серьезностью и достоинством. – Те, кто остался на нашей планете, не располагая человеческими телами и тем равновесием между интеллектом и чувствами, которое ты называешь душой, не могут понять того огромного шага, который мы сделали. Мы никогда не станем теми, кем были, слишком многое придется терять.
Поведение наших соплеменников направляется логикой. Им приходится полагаться на то, что мы им сообщаем, если, естественно, это не влечет за собой необходимость отказаться от реализуемого плана. Мы сообщили обо всем, чему научились. Во вселенной достаточно места и для нас и для вас.
Миграции с нашей планеты на вашу не будет. Мы остаемся среди вас, будем размножаться и жить так достойно, как ты научил нас. Может, когда-нибудь нашим уделом станет то величие, которое мы наблюдаем у людей.
Мы поможем вам найти назначение среди звезд, как нашли его мы.
Он склонил голову и расплакался. Все-таки я победил.
Прошло четыре месяца. Я вернулся к себе. Галлахэн предоставил водителей собственной судьбе и сошел с перекрестка, чтобы поприветствовать меня вопросом:
– Куда вы подевались?
– Болел, – ответил я.
– По вам видно. Посмотрите на себя. Что… Что за идиот! – он помчался на свое место изо всех сил дуя в свисток.
Я поднялся вверх по лестнице. Да, ее просто необходимо отремонтировать. Я все время посылал Марджи деньги, чтобы она оплачивала налоги и телефон. Сняв с двери табличку, я вошел внутрь.
Приемная имела тот типичный запыленный вид, который приобретают все помещения, в которых давно никого не было. Сторож вообще не открывал окон, поэтому воздух был застоявшимся и несвежим. По привычке я ожидал увидеть Марджи за ее столом, но это было просто нереально. Если девушка все равно получает зарплату и на работе ей просто нечего делать, единственное место, где ее можно найти – пляж.
Я уселся в кресло, даже не потрудившись стереть толстый слой пыли, покрывавший его. Спрятав лицо в ладони я пытался заглянуть в человеческую душу.
Все зависело именно от этого умения. Я знал людей. Знал их очень хорошо, возможно, лучше всех.
Я посмотрел в прошлое и увидел, как человек сжигает, уничтожает, разрывает в клочья все благородное, доброе и совершенное.
Значит, единственным шансом спасения для человечества было научить тех тридцать человек всему совершенному, доброму и благородному. Убедить их, что все люди такие. Только тогда они могли признать нас равными себе.
Я посмотрел в будущее и увидел, как они погибают один за другим. Я не оставил им возможности защищаться. Они совсем не готовы к встрече с человеком, как он есть. Они не поймут.
Ведь то что человек боготворит – добро, благородство, красота, это одновременно и то, чего он не терпит, когда встретит.
Они безоружны, поскольку не знают об этом. Они погибнут покоренные злостью, завистью и жаждой уничтожения, именно так реагирует человек, когда оказывается лицом к лицу со своими идеалами.
Я прячу лицо в ладони.
Что я наделал?…
