В этот момент происходит ещё одно событие. В холле появляется мальчишка-рассыльный, быстрым шагом подходит к стойке регистрации и что-то спрашивает у портье. Тот кивком головы указывает на Литвинова. Мальчишка столь же шустро подскакивает к нему и протягивает бланк телеграммы. Едва взглянув на текст, Максим Максимович рывком поднимается из полукресла. Заметив меня, коротко бросает:
– Борис Ефимович все подтвердил. Мы с Потемкиным выезжаем в 15:30, остальные сотрудники – в 17:00. Без опозданий!
Когда наш кортеж автомобилей прибыл в Женеву по указанному Литвиновым адресу, – к отелю «Ричмонд», – процедура принятия СССР в Лигу Наций уже состоялась. Литвинов, когда находил нужным, умел проявлять напористость, граничащую с наглостью. Собственно, реальная подоплека его хорошо известных конфликтов с Чичериным, где было немало чисто личного и наносного, и состояла в разном понимании допустимого в дипломатии. Чичерин был сторонником более осторожного подхода, хотя и отдавал должное пронырливости и целеустремленности своего зама. Вот и здесь Максим Максимович привез официальную советскую делегацию в Женеву в последний момент, чтобы она не успела увязнуть в сетях дипломатических условностей. В результате его ловких маневров в обход церемониймейстера, когда советскую делегацию официально и торжественно пригласили занять места в зале заседаний Лиги Наций, оказалось, что она обошлась без приглашений – Литвинов и оба его заместителя уже сидели в зале.
Таким способом наркоминдел дал всем понять – Советский Союз занял место в Лиге Наций по своему праву, а не по соизволению других держав. Значение этого демарша было вполне прозрачным, и газетчики оценили его по достоинству – как и ту бесцеремонность, с которой он был проделан. Речь Литвинова тоже произвела немалое впечатление той откровенностью, с которой он вскрыл слабость Лиги Наций в попытках реального поддержания международного мира, и указал на корни угрозы миру в политике правящих классов крупнейших империалистических держав. Поблагодарив за инициативу в приеме СССР в Лигу Наций руководителей французского и чехословацкого правительств, нарком не преминул остановиться на причинах длительного дипломатического бойкота СССР, заявив, что многим буржуазным государствам хотелось бы исключить Советский Союз из системы поддержания всеобщего мира. Однако реальность такова, что без участия нашей страны создать систему коллективной безопасности невозможно. Не обошлось без шпилек и по поводу двойных стандартов, которыми руководствовалась Лига, отказывая колониальным народам в тех же правах, что и государствам, владеющим колониями.
Персонал нашего постпредства в холле отеля встречала миловидная, еще довольно молодая женщина. Как оказалось, это вдова Виктора Армледера, сына первого владельца отеля, Адольфа Армледера. Виктор недолго пробыл главой семейного дела, скоропостижно скончавшись в 1927 году. А сам старый хозяин отеля (и еще нескольких, да еще и школы отельеров) отошел в мир иной совсем незадолго до нашего приезда. Внук же первого хозяина и сын Виктора, Жан, еще был слишком юн, чтобы взять дело деда в свои руки, и потому фактически функции директора выполняла его мать Эмилия Армледер. Надо сказать, что вдова Виктора Армледера крепко держала отельное хозяйство в руках и «Ричмонд» производил хотя и не шикарное, но вполне респектабельное впечатление. Да и расположен он был удачно – из окон фасада открывался вид на Женевское озеро, с хорошо различимым за ним в ясную погоду массивом Монблан.
Наш сынишка воспринял поселение в отеле примерно так же, как до того путешествие по железной дороге – как очередное приключение. А вот Надюшка, похоже, уже утомилась переменой мест и обилием впечатлений, воспринимая все происходящее как-то заторможено. Наверное, оно и к лучшему – эта заторможенность препятствовала переходу от ее надутых губ и периодического хныканья к полноценному рёву.
Проживание в гостинице избавляло нас от большей части бытовых хлопот, и потому можно было больше времени уделять работе и детям, которые тоже требовали немало внимания. Надо было ознакомить их с порядками, принятыми в отеле, приучить к необходимому распорядку дня и к определенной самостоятельности: ведь не всегда и не везде мы с женой сможем водить их за ручку.
– Ты старший, – внушала сынишке Лида, – и должен уже научиться отвечать не только за себя, но и за сестренку. Когда нас не будет рядом, будь добр присматривать за ней в оба глаза. Сам обойдись, пожалуйста, без всяких шалостей, и проследи, чтобы Надюшка тоже ни во что такое не влезла.
Мы с Лидой взяли за правило, при отсутствии совсем уж непреодолимых обстоятельств, обязательно дважды в день выходить с детьми на прогулку – вдвоем или по одному, это уж как получится. В первые дни круговорот текущих дел еще не засосал нас с головой – шёл период вживания в дипломатическую среду Женевы. Благодаря Литвинову завязались первые знакомства: хотя мой ранг не предусматривал обязательного представления на высшем уровне, но Максим Максимович счел нужным свести меня и с министром иностранных дел Чехословакии Эдвардом Бенешем, и с министром иностранных дел Франции Аристидом Брианом. Это были наиболее влиятельные из числа тех европейских политиков, кто мог обеспечить более или менее благожелательное отношение к советским представителям в Женеве, учитывая резко негативную позицию швейцарского правительства в деле приема СССР в Лигу Наций.
Знакомство с прочей дипломатической и околодипломатической публикой пока могло происходить лишь весьма и весьма постепенно, на нечастых заседаниях комитетов и комиссий Лиги Наций, и закрепляться в основном в ходе прогулок по бульварам вдоль берегов Женевского озера, и при встречах в расположенных окрест кафе и ресторанах. Только тут я понял, что германский дипломат барон фон Путлиц нисколько не преувеличивал, когда писал в своих мемуарах, что «дипломаты и делегаты со всего света чувствовали себя здесь великолепно, особенно в теплое время года, и вели себя как отдыхающие на первоклассном курорте, тем более что пребывание в Женеве оплачивалось щедрыми суточными. На бульваре у озера, где превосходительства и иные сановники со всех стран мира совершали свой гигиенический моцион, часто можно было наблюдать сцены, казалось заимствованные из венской оперетки… Здесь осведомлялись о здоровье мадам или о результатах последнего курса лечения от ожирения, обменивались сведениями относительно ассортимента вин и кулинарных тонкостей парижских или карлсбадских ресторанов, обсуждали последние скандалы в Каннах или Сан-Себастьяне, причем каждый из собеседников со всей мыслимой деликатностью избегал разговоров на какую-либо серьезную тему, которая могла бы быть неприятна для другого».
