Девушку показали крупным планом: прекрасное кошачье лицо, нежная улыбка. Джимми почудилось, что он ее узнаёт. Он остановил трансляцию, достал старую распечатку, распечатку тех времен, когда ему было четырнадцать, – он таскал ее с собой, почти как семейное фото, прятал, но никогда не терял, она лежала среди официальных бумажек из Академии Марты Грэм. Он сравнил лица – слишком много времени прошло. Той девочке на фотографии сейчас должно быть лет восемнадцать, а та, что в новостях, на вид гораздо моложе. Но взгляд тот же самый: та же смесь невинности, презрения и понимания. У него закружилась голова, будто он стоит на краю утеса над каменистой пропастью и ему ни в коем случае нельзя смотреть вниз.
ККБ никогда не теряла Джимми из виду. Пока он учился в Академии Марты Грэм, они вызывали его четырежды в год – как они выражались, на небольшие беседы. По двадцать раз задавали одни и те же вопросы – проверяли, дает ли он одни и те же ответы. Джимми решил, что самый безопасный ответ – «я не знаю», в большинстве случаев довольно правдивый.
Они начали показывать ему фотографии – стоп-кадры из пленок, снятых скрытой камерой, черно-белые фотографии – должно быть, снятые с камер слежения возле банкоматов в плебсвиллях, репортажи из новостей: демонстрации, казни, мятежи. Задача – понять, узнает ли он кого-нибудь. Всякий раз к нему подключали провода: даже притворись он, что никого не узнаёт, они уловили бы всплески нейронной активности, которую он не мог контролировать. Он ждал, что ему покажут нападение на офис «Благочашки» в Мэриленде, в котором участвовала его мать, – ждал в ужасе, – но они так и не показали.
Он давно не получал открыток из других стран.
Когда он пошел работать в «НоваТы», ККБ вроде о нем забыл. На самом деле они отпустили поводок, решили посмотреть, не использует ли он – или другая сторона, а именно его мать – свое новое положение, чуточку дополнительной свободы, чтобы вновь связаться. А через год раздался знакомый стук в дверь. Джимми всегда их узнавал: они принципиально не пользовались интеркомом – видимо, у них был особый универсальный ключ, не говоря уже о кодах от двери. Привет, Джимми, как дела? Мы просто хотели бы задать тебе пару вопросов, может, ты нам посодействуешь.
Разумеется, с радостью.
Ну и молодец.
И все по новой.
На – какой? – пятый, кажется, его год в «НоваТы» они наконец попали в точку. Он уже пару часов смотрел их фотографии. Снимки войны в какой-то иссушенной горной местности за океаном, крупным планом – лица мертвых наемников, мужчин и женщин; толпа голодающих в какой-то пыльной далекой стране линчует сотрудников гуманитарной службы; ряд голов, насаженных на кол, – они сказали, что это бывшая Аргентина, но не сказали, чьи головы и каким образом они оказались на кольях. Несколько женщин в очереди к кассе в супермаркете, все в темных очках. Несколько трупов на полу после рейда в убежище вертоградарей – теперь они были вне закона, – и один труп явно принадлежал бывшей соседке Джимми – Бернис, о чем он, как честный мальчик, тут же сообщил. Его похлопали по спине и похвалили, но, судя по всему, они знали это и без него, потому что не заинтересовались. Ему стало жалко Бернис: она была чокнутая и отравляла его жизнь, но такой смерти не заслужила.
Снимки заключенных из тюрьмы Сакраменто. Водительские права шофера-камикадзе (интересно, откуда у них права, если машина взорвалась). Три голые официантки из бара «смотри-но-не-трогай», где-то в плебсвилле – они положили фотку шутки ради, и, разумеется, его мозг отреагировал – а куда бы он делся, – и они улыбались и хихикали. Мятеж – Джимми узнал сцену из киношного ремейка «Франкенштейна». Они всегда подсовывали обманки, чтобы он не расслаблялся.
Снова заключенные. Нет, – говорил Джимми. – Нет, нет, ничего.
А потом ему показали казнь, самую обычную. Никакой игры на публику, никаких притворных побегов, никакой ругани, поэтому Джимми сразу понял, что казнить будут женщину. Затем появилась фигура в мешковатом сером тюремном комбинезоне, волосы забраны в хвост, на запястьях наручники, женщины-охранники по бокам, повязка на глазах. Ее расстреляют из пистолета-распылителя. Совершенно необязательно выставлять шеренгу солдат, одного пистолета хватило бы, но они придерживались старого обычая: пять солдат в ряд, чтобы ни один не лишился сна, мучаясь, что убил лично он.
Расстреливали только за антиправительственную деятельность. В остальных случаях использовали газ, виселицу или мозгоплавку.
Мужской голос за кадром: люди из ККБ приглушили звук, потому что хотели, чтобы Джимми сконцентрировался на визуальных образах, но, судя по всему, звучал приказ, потому что охранники сняли повязку с глаз заключенной. Крупный план: женщина смотрела прямо на него, оттуда, с экрана. Голубые глаза, прямой, дерзкий, терпеливый, страдающий взгляд. Без слез. А потом включился звук. Прощай. Помни Убийцу. Я тебя люблю. Не подведи меня.
Без вопросов: это была его мать. Джимми поразился, насколько она постарела: морщины, увядший рот. Тяжелая жизнь после побега или с ней плохо обращались в тюрьме? Сколько времени она провела там, у них в руках? Что они с ней сделали?
Подождите! – хотел закричать он, но уже всё: камера отъехала назад, ей завязали глаза, раздались выстрелы. Кое-как целились, кровавые брызги, ей практически снесли голову. Потом долго показывали тело на земле.
– Увидел что-нибудь, Джимми?
– Нет. Извините. Ничего. – Откуда она знала, что он увидит запись?
Наверное, они уловили скачок пульса, всплеск энергии. Несколько нейтральных вопросов: «Хочешь кофе? Хочешь в туалет?» – а потом один из них спросил:
– Так что это был за убийца?
– Убийца, – повторил Джимми. И засмеялся. – Убийца – это животное. – Ну вот. Он снова ее предал. Но он ничего не мог с собой поделать.
– Неприятный парень, да? Байкер, что ли?
– Нет, – ответил Джимми, хохоча. – Вы не поняли. Скунс. Скунот. Животное. – Он опустил голову на руки, всхлипывая от смеха. Почему она сказала про Убийцу? Чтобы он понял, что это действительно она. Чтобы он ей поверил. Но что она имела в виду, когда просила не подводить ее?
– Извини, сынок, – сказал один, который постарше. – Нам просто надо было проверить.
Джимми не пришло в голову спросить, когда состоялась казнь. Уже потом он понял, что это могло случиться очень давно. А что, если все это подстроено? Может, цифровой монтаж – во всяком случае, кровавые брызги и падение. Может, его мать жива, может, она даже на свободе? А если так, какую свинью он ей подложил?
