Он благодушно улыбнулся. Эта улыбка мне знакома.
– Что ж… Задавайте свои вопросы.
Надо тянуть время. Кто-нибудь должен ко мне прорваться. Ведь ровно в восемь часов Жора разослал по сети призыв к восстанию. Смог ли Илья добраться до генераторов?
– Кто вы такой, Артур Михайлович? Вы тоже не брезгуете человечиной? – Я бросил взгляд на бурые пятна крови на стенах.
– Обижаете, Сергей Петрович! – он развел руками. – Вы – человек просвещенный. Знаете, в чем разница между вещественным и духовным? Истинные хомотрофы не употребляют сырого мяса. Мы поглощаем чистую энергию человека, его духовную плоть. Человек остается жив. Это гуманно.
– Вранье! Не гуманно это! – крикнул я. – Вы чудовище, пожиратель человеческих душ!
– Что вы! Живая душа вечна и несъедобна. Мы поглощаем отпавшие ее части, которые обосабливаются, когда человек пребывает в страхе. Кусочек за кусочком. Вас учили делать капсулу? Это искусство можно сравнить с ремеслом старателя.
– И что дальше?
– Когда энергия уже практически исчерпана, человек меня больше не интересует. Я отдаю его менгам. Им тоже надо как-то существовать.
– За что вы их так любите? Один и тот же биологический вид?
По его лицу пробежала тень.
– Ничего общего! – резко сказал он. – Истинными хомотрофами становятся в процессе посвящения. Мы – не раса, мы – класс.
– В чем заключается посвящение?
– Это ритуал, говорить о нем я не имею права.
– Вы собираетесь меня убить, – заметил я. – Удовлетворите мое любопытство.
Он зло засмеялся.
– В мире десятки таких структур, как наша. Заводы, фирмы, секретные институты и даже школы. Как вам это? А еще есть партии, религиозные секты, общественные организации и так далее. Всех нас связывает информационная сеть. Процесс хомотрофии в мире является вполне контролируемым.
– И кто же его контролирует?
– Всемирный Фонд Хомотрофов. Вам это о чем-нибудь говорит?
Я отрицательно помотал головой.
– Эволюцией корпораций и вообще всей жизнью планеты движет воля к власти. На страницах газет и журналов, принадлежащих нам, мы ведем полемику по этому вопросу. Все человечество разделено на пищеносов и пирующих, для вас ведь это не ново, Сергей Петрович. Но корпорации – это как раз то поле деятельности, где формируются и закрепляются представления о том, кто кому служит. Истинных хомотрофов-магистров немного по сравнению с армией хомотрофов-бакалавров. Истинные магистры, такие, как я, люди очень высокого ранга. Мы питаемся коллективным страхом. У меня в повиновении пять тысяч человек. Это и есть Золотой Минимум Магистра. Мой запас, мои закрома, мой пищевой склад. В корпорации может быть только один магистр. Каждый из нас мечтает о монополии, о большой политике. Ведь одно дело выпивать утренний гоголь-моголь, взбитый из страха пяти тысяч, другое – пожирать страх миллионов. Включите телевизор – и вы увидите нас. Посмотрите на политиков и олигархов. Нет разницы между пятью и пятнадцатью миллиардами долларов, но есть разница между пятью и пятнадцатью миллионами избирателей. Пища делает тебя богом!..
Артур извлек из внутреннего кармана плоскую лакированную коробочку, вынул обрезанную сигару, закурил. В выражении его лица появилось чуть видимое самодовольство.
В памяти всплыла сказка про кота в сапогах. Людоед, пойманный в сети тщеславия, сам превратился в пищу.
На чем же поймать этого страшилу?
– А что бывает с магистрами, которые выходят на пенсию, – спросил я первое, что пришло в голову.
– Они отдыхают на тропических островах, – сказал он.
– Почему вы решили меня уничтожить?
– Вы – неудобоваримый. Ваш вкус, видимо, подпорчен бунтом. Это делает страх непригодным к употреблению. К тому же он заразен, вроде гриппа.
Он улыбнулся.
– Вас нельзя съесть, зато можно убить. Поскольку вы мне мешаете, то именно это я и намерен сделать. Но убивать вас надобно особым способом. Если выстрелить Несъедобному в сердце или, скажем, отравить цианидом, – Артур коротко улыбнулся, – то вещественно он будет разрушен. Но останется невещественная часть, которую по желанию можно сохранить.
Артур со вкусом затянулся.
– Несъедобных надо убивать путем отсечения ума от чувств, – сказал он, выпуская клубы дыма. – Другими словами, головы от туловища. Если Несъедобному отрубить голову, о нем скоро забывают. Ему уже не стать героем. Во-первых, нежные умы Пищеносов не хотят долго помнить страшный безголовый образ; выбросив из памяти отрубленную голову, они забывают о мученике. Во-вторых, когда ум и чувства бывают внезапно разделены физически, душа становится бессильной. В противном случае она еще долго витала бы в привычных для нее сферах и пространствах, наводя смуту на подобных себе.
Директор встал.
– Мне известен ваш главный секрет, – сказал я, глядя на него снизу вверх.
– О чем это вы?
– Вы – менг.
Он усмехнулся, но я заметил в его взгляде плохо скрытое смятение.
– Что вы этим хотите сказать?.. – раздраженно выкрикнул он.
– Хочу этим сказать, что вы людоед – мерзкий повар Грязин. Вы не имеете никакого отношения к виду хомо-сапиенс, а являетесь животным низшим, вроде шакала или гиены, хоть внешне чем-то и напоминаете человека. Грязин – это ваша кличка, а не фамилия, ведь звери не носят фамилий.
Этими словами я задел его за живое. Губы Артура стали вздрагивать, глаза хищно пожелтели.
– Еще вопрос, – сказал я, словно не замечая его ярости. – Где ваши раритетные круглые очки? Те самые, в которых вы были, когда Жоан Миро писал ваш портрет. Вы всю свою долгую и нудную жизнь мечтали стать человеком. Художник подарил вам облик, который имел в себе набор человеческих качеств, непостижимых для вас. Вы хотели за ним спрятаться. Но вы не стали человеком, даже приняв тысячи причастий. Я не принимаю ваших объяснений. Воля к власти и тому подобное. Бред! Пытаясь стать человеком, вы из года в год (а может, из века в век) терпите поражение. Десятки раз вы меняли имена и страны, пытаясь найти себя, вырасти духовно, очеловечится. Но знайте: с того момента, как Миро написал ваш портрет, вы нисколько не изменились. Вы стали еще большим шакалом, Грязин. Все вы, подлые, ничтожные твари, чувствуете свое уродство и пытаетесь себя оправдать. Вы не ищете способы выправить себя. Ничтожные подражатели человечеству, вот кто вы такие! Вы стали очень похожи на нас, людоеды. Оттого мы перестали вас замечать и разрешили паразитировать на своем теле. Впору бы отторгнуть вас, скинуть как блох, но, увы, человечество, эволюционируя, несет в будущее не только сокровища удивительных открытий, а и тяжесть глупейших ошибок.
Артур смотрел на меня, не отводя злобного взгляда. В этом взгляде было все то, что так хорошо восемьдесят лет назад подметил в портрете гениальный Миро. Не доставало в лице Артура только человека.
