будет меня тянуть в Москву через Министерство Культуры, как говорится – «сверху», тогда и дорожные тарифы не так страшны /например, мой приезд/. И если все пойдет не так медленно, как надежно, я приеду только в 64 году.
…
Сегодня вместе с вашим письмом я получил томик «Формула Лимфатера» с предисловием Мицкевича /это, как Вы наверняка знаете, Днепров/. Красиво он меня там удостоил.
Надеюсь, что скоро увидимся.
С. Лем
P. S. Вам, наверное, утомительно читать текст от старых печатных машинок. Я возвращаюсь к этому вопросу, потому что опять вышло то же самое – я не посылал Вам «Сказки роботов», написанных сейчас. А не послал, потому что сам не имею ни одного достойного экземпляра. У меня не было даже ничего для радио, а они настаивали наговаривать тексты. Я должен был бы, наверное, позаботиться о большем количестве экземпляров /копий/ – издательства требуют три копии; моя печатная машинка практически не пробивает больше – четвертая копия едва-едва читаема. Глупость, а злит, тем более когда из-за этого происходят ненужные осложнения.
Станислав БЕСКАРАВАЙНЫЙ
ЭСХАТОЛОГИЯ А. ЛАЗАРЧУКА КАК ИНСТРУМЕНТ ПРОГНОЗИРОВАНИЯ КРИЗИСОВ
Попытки увидеть будущее в прошлом порой дают страннейшие сближения.
Если сравнить «Мой старший брат Иешуа» А. Г. Лазарчука и конфликты последних лет на пространствах бывшего Союза – возникает парадоксальный эффект. С одной стороны видно сходство ситуаций: истеричные толпы, распад привычного уклада жизни, который все никак не сменится новой стабильностью, бессмысленность войн, тотальный крах множества проектов. Необычайное сходство духа эпохи, цвета времени. С другой – как можно прогнозировать что-то на основании художественного апокрифа?
Требуется перейти от аналогии – к анализу.
Мотив кризиса эсхатологического масштаба, с распадом государства и разложением общества, – один из центральных в творчестве Лазарчука.
Эффект прогноза в самом общем случае задается сходством ситуаций: Лазарчук как автор сформировался в период кризиса Союза, который долго существовал под маской застойного благополучия, а потом начал разрушаться с немыслимой легкостью. Распад СССР вообще не ожидался подавляющим большинством населения, и мало кто понимал, что может прийти ему на смену. Практически все картины будущего, которые рисовали реформаторы 85 – 95 гг. – рассыпались. Чередой пошли новые кризисы, которые местами приводили к натуральному средневековью.
Было бы наивно предполагать в творчестве Лазарчука исключительно отражение собственных переживаний. В условиях кризиса постсоветское общество живет едва ли не четверть века – тогда бы эсхатологические картины имелись в творчестве каждого фантаста. Есть чисто литературное основание: прием кризиса – как можно более глубокого – позволяет раскрыть мир и характеры персонажей в нем. Дойти до сути вещей, которая обыкновенно скрыта обычаем и коллективным лицемерием.
Постсоветское пространство столкнулось с необычайным разнообразием кризисов.
Состоялся распад крупнейшей военной державы – с устоявшейся идеологией, государственным механизмом, политической структурой. Часть бывших республик пережила радикальнейшее обновление на европейский манер, но за фасадом копятся новые проблемы, идет медленное гниение. Другая часть республик, избежав отъезда четверти населения, столкнулась с обвальной деградацией техносферы и одновременным бешеным демографическим ростом.
«Цветные революции» стали очередной судорогой.
Если максимально обобщать, то человечество столкнулось с фазовым барьером, описанным С. Б. Переслегиным – требуется создание принципиально новой экономики, структур управления и даже морали. А поначалу выходит лишь деградация и распад, каждая реальная инновация внедряется все с большим трудом. И выхода на принципиально новую дорогу развития пока не видно.
Лазарчук сделал фирменным приемом многослойный кризис, в котором искажение реальности увязано с проблемами личности персонажа, и все это влияет на состояние государства – клубок противоречий, что распутывается вместе с развитием сюжета… История его крупной формы – это несколько вариаций, в которых делался акцент на разные грани кризиса:
– кризис политический системы типичного государства ХХ-го века. «Все, способные держать оружие» – показан «застойный Рейх в Перестройку». Это некая усредненная авторитарная государственная машина рушится, не выдерживая, вообще-то ограниченных воздействий, которые по человеческим потерям не дотягивают и до локального конфликта. Хорошо показан каскад информационной атаки, с постепенным переполнением каналов связи в аппарате управления;
– кризис общества, с разрушением привычных обычаев и ориентиров – «Мой старший брат Иешуа»: на фоне относительно мирной и, главное, предсказуемой жизни простонародья времен царя Ирода – показаны годы жизни Христа, когда общество срывается во все более страшный фанатизм, в бесконечное предательство всех и каждого, в оплевывание любого созидателя – тлеет тотальная гражданская война и одновременно готовится война внешняя. Аналогичный кризис в романе «Любовь и свобода» {34}, это свободная фантазия по произведениям братьев Стругацких: в государстве, где поведение взрослых нормализировалось с помощью излучения башен, – это излучение внезапно исчезло. Тотальная депрессия буквально «выключила» всех совершеннолетних. Детям пришлось как-то организовываться, но не в тропическом раю, куда У. Голдинг поместил действие романа «Повелитель мух», а в условиях милитаризованного пограничья;
– разрушение привычной экономической модели – «Абориген». С одной стороны ретроспективно показана многолетняя умышленная деградация, в которую земляне загоняли экономику планеты Эстебан: колонистам оставили технологии чуть не XIX-го века, наладив неравноценный обмен обычных топливных элементов на ценнейшее лекарство, что колонисты собирали с риском для жизни. А с другой – парадоксальные события, сопровождающие снятие земной блокады, когда система многолетнего «вдавливания в каменный век» оказалась демонтирована буквально за несколько дней;
– тотальное обрушение вселенной, вплоть до изменения физических законов – «Кесаревна Отрада». Мир, допускающий волшебство, не может вынести растущего могущества чародеев, которые стремятся переделать его по своему вкусу. Несколько сильных волшебников практически одновременно начинают миропреобразующие проекты, для которых им требуются сражения, большое количество мертвецов и «механические дива» – хорошо организованные толпы. Война становится все более страшной, отменяются законы не только человеческие, но и физико-химические;
– кризис контакта с более развитым противником, и одновременно кризис в работе сложившейся организации – «Транквилиум». Параллельный мир a la «хруст французской булки», с техническим развитием середины XIX-го века и всего лишь двумя большими странами, которые серьезно между собой и не воевали – пытаются раскачать на революцию агенты КГБ. Патриархальные государства в итоге распадаются, столкнувшись с новой для себя инфляцией, яростной популистской пропагандой и политическим терроризмом. Но и главный герой, мистически одаренный, способствует почти полному истреблению тринадцатого отдела КГБ, закрывает порталы между мирами;
– кризис мировоззрения, которое почти рушится под напором новых тайн, – «Посмотри в глаза чудовищ». Поэт Гумилев, попадая в тайное общество «Пятый Рим», проживает всю историю «малого ХХ-го века» в состоянии каждодневного ожидания «выхода земли из-под ног»: то его встречает Яков
