этом произведении,
мог бы осуществиться в реальном мире). ЗАТО совершенно невозможной, то есть выходящей за пределы окончательного правдоподобия в гипотетических размышлениях о «контакте» мне представляется концепция «устройства для исполнения желаний», поскольку НИ В ОДНОЙ натуралистической версии мира эту концепцию разместить нельзя. Ведь это замаскированный «фантастической научностью» переход от гипотез, хотя микроскопически правдоподобных, к мышлению типично мифически-сказочному!
Буду весьма Вам обязан за рассеяние этих моих сомнений!
С сердечными новогодними поздравлениями
Станислав Лем
***
10 января 1985, Вена
Дорогой Рафаил {5},
мы только что вернулись из Польши, и отвечаю на Ваше письмо с благодарностью за присланный номер журнала «22» с окончанием «Провокации». Перевод показался мне безупречным, и именно потому я ничего о нем не написал. А вот статья Майи Каганской {6} вызвала у меня весьма принципиальные сомнения, поскольку это, в значительной части, анаграммно-лексиграфический анализ, из которого вовсе не вытекает, якобы обсуждаемое творчество содержит какую-то скрытую и заслуживающую внимания проблематику, зато вытекает, что – в соответствии с намерениями, но кто знает, может, и без сознательных намерений авторов, – некоторые фамилии, явления и обороты как бы содержат скрытый указатель, знаменующий их «еврейскость» (например, что-то происходит от «Шма» как в «Шма Исраэль» и т. п.).
Стругацкие пишут сейчас продолжение гигантского романа об «Экселенце», о «Странниках» и т. п., который печатается с продолжением в «Знание – сила», – мой австрийский агент достал пару номеров, и мне это показалось малостоящим. Конечно, с такими обесценивающими суждениями следует всегда быть осторожным, но мне это чрезвычайно не понравилось. В частности, это не вызвало ни такого интереса, ни таких эмоций, как «Пикник на обочине». «Пикник», на мой взгляд, это все-таки их лучший роман. Если же куда-то пакуется так называемая «еврейская проблематика» как в «Гадких лебедях», то это, скорее, лишь ухудшает произведение. А если вставляются какие-то исковерканные отдельные слова, свидетельствующие о некосмических вопросах (потому что я не считаю семитско-антисемитскую проблему Космической), то вытаскивание таких вещей представляется мне ловлей блох. Ну что, собственно, вытекает из этого в художественном, или мировоззренческом, или идеологическом отношении? Я знаю, что писатели иногда имеют склонность именно к такой «зашифрованной» упаковке каких-нибудь комплексов или ненавистных особ, их фамилий, в пишущиеся книги, и иногда критике удается такие шифры взломать. Однако для творческо-художественного веса произведений такие вкрапления не имеют, как правило, никакого значения, я пишу об этом, потому что сам сделал нечто подобное в «Гласе Господа», но тот, чью «англифицированную» фамилию я туда вставил, уже умер, и вопрос исчерпан как бы совершенно окончательно. Мне кажется, что Каганская в состоянии писать ГОРАЗДО более важные в проблемном отношении тексты.
Впрочем, может, я что-то не разглядел, потому что читал второпях.
Ситуация Вашей группы воистину трагическая, и я, как мало кто другой, могу понять эту ситуацию. В настоящее время в Польше происходит тихое бескровное избиение литературы, лишенное всяческих идеологических установок, как никогда, – речь идет попросту о том, кто готов вступить в новый Союз Литераторов, а кто не хочет, – это единственный критерий. Я принадлежу к исключению по причине мировой известности. Но в принципе эти «новые» – это подонки, импотенты и всякого рода мерзавцы; у издателей возникают проблемы, потому что эти разрекламированные идиоты не в состоянии написать даже самые убогие книги так, чтобы заполнить издательские планы, поэтому выпускают больше переводов и классики. Нужно было основать специальный фонд материальной помощи для большинства наилучших авторов, поскольку им не на что жить, так как их не издают, но не так, как при Сталине, НИКОМУ не говорят, что его НЕ будут печатать, а всегда официально речь идет об «отсутствии бумаги» и других «объективных трудностях». Если смотреть на полки в книжных магазинах и ярмарках, создается впечатление, что 70% литературы вымерло: как видим, теперь не нужны газовые камеры, чтобы прикончить культуру, а в ней литературу (так как под репрессии попали не только беллетристы, конечно, обильные потери наблюдаются и в науке, в гуманитарных областях и т. п.).
И в любом случае удивительна явная деидеологизация. Литературный журнал «Pismo», основанный нами вместе с «Солидарностью», «позаимствовала» банда продажных газетчиков, которые, растеряв всех стоящих авторов, издали для привлечения читателей ПОРНОГРАФИЧЕСКИЙ номер, собрав из мировой литературы, что попадется (начиная с Генри Миллера {7}). Так что он якобы стал специализироваться на «эсхатологических ситуациях культуры». А вот Ваш журнал приносит множество бесценных материалов, и жаль только, что тезисы Гитлера и прочих антисемитов о существовании великого могущества «международного еврейства» являются чистым вымыслом, так как если бы в них была хоть капля правды, на Вас проливался бы долларовый дождь и ездили бы Вы только на «Мерседесах»…
Я попрошу моего агента, чтобы он выслал Вам мое «Фиаско», последний роман, но это произойдет не скоро, так что попрошу набраться терпения. Мне сообщили, что мой «Насморк» печатается сейчас в Москве (отдельной книгой он еще по-русски не выходил). Буду благодарен за каждый номер «22». Мы задержимся в Австрии еще года на полтора, пока сын окончит школу, если позволят условия, потом собираемся вернуться в Польшу, но неизвестно, как сложатся дела в большой политике, от которой будут зависеть и наши судьбы.
Ваши слова о НОСТАЛЬГИИ, обращенной ко времени, а не к пространству, я прекрасно понимаю, – они тем более мне близки, что я и сам чувствую то же самое.
С наилучшими сердечными пожеланиями Вам и Вашим близким
Ст. Л.
***
7 октября 1985 года, Вена
Дорогой Рафаил,
благодарю Вас за три очередных номера «22» и за Ваше письмо. Журнал чрезвычайно интересен, в отличие от хорошо известной мне польской прессы и от прессы русской, которую я знаю уже не так хорошо, но достаточно, чтобы видеть, сколько энергии там бесполезно тратится во внутренних спорах, взаимных оскорблениях, ну и в глупом утопическом мышлении без реальных оснований. Я был бы очень рад, если бы Вы могли мне присылать «22», и не только номера с моей «Провокацией», но я не знаю, можете ли Вы себе позволить бесплатную пересылку журнала, когда у Вас так тяжко с финансами. Я живу здесь с польским паспортом с семьей, и поэтому Вы можете печатать меня, «Провокацию» для начала, но Вы не можете опубликовать в журнале мое согласие на эту публикацию, а потому лишь прошу печатать без каких-либо объяснений и комментариев. Если «кто-то» вдруг ко мне придерется, скажу, что я не знал об этой публикации, поскольку я буду
