— Луис не выпустит нас из-за протестующих, — сказал Пятнадцатый. — Мы отвлекаем на себя внимание людей, пока полиция не разгонит митинг. А на это могут уйти часы. Он продержит нас здесь весь день. И все это время нам нужно держаться подальше от Элис.
Я обернулся в тот самый момент, когда Эллис, свирепая гора шерсти и плоти, сорвалась с места.
— Бежим!
Но он мог только медленно хромать, поэтому я бросился вперед и спас его.
И тут он сделал нечто уму непостижимое. Эхо с поврежденной ногой вскарабкался на поваленное дерево, прыгнул и приземлился Элис на спину.
Толпа за аэрогелевой стеной разразилась подбадривающими возгласами.
— Оставайся там, — распорядился он, указывая на камень.
Я сделал, как он сказал, и наблюдал, как Пятнадцатый, который знал Элис лучше меня, осторожно ее успокаивал. Лежа у нее на спине, он обнимал ее и что-то шептал на ухо.
Казалось, у него все получилось, но тут раздался новый резкий гудок. Элис снова встала на дыбы, и Пятнадцатый рухнул с пятиметровой высоты вниз, тяжело ударившись о землю.
А потом нам пришла в голову одна и та же мысль. Камень. Он был тяжелым — 312 килограммов. Вместе нам удалось его поднять. Мы подтащили глыбу к двери и с размаху швырнули в нее. Камень не пробил дверь, но покорежил ее. В этот момент Элис снова бросилась на нас, но секунду спустя дверь поднялась, и мы выбежали из вольера — как раз вовремя, иначе гибель была неизбежна.
За дверью стоял Луис. Он поджидал нас там, стоя так, чтобы посетители ее не видели.
— Вы повредили дверь, — сказал он. — А система безопасности загона куда ценнее двух паршивых Эхо, ясно? Если я не открывал дверь, значит, вы должны были оставаться внутри.
Он внимательно смотрел на меня. Мне казалось, что его искусственный глаз — отдельное существо, которое тоже пристально меня разглядывает.
— Послушай-ка. Ты совершенно бесполезен, но ты новый. Я дам тебе еще один шанс окупить мои небольшие расходы.
Затем он повернулся к Пятнадцатому.
— Теперь ты. Сколько у тебя уже предупреждений?
— Два.
— Точно, точно. Два, — Луис ухмыльнулся. — А это третье.
Я понятия не имел, что это значит, но Пятнадцатый явно был в курсе. Тут Луиса отвлек звук снаружи.
— Интересно, чем занимается полиция, — громко сказал он. — Ступайте, пора кормить остальных животных.
Мы так и сделали. Но внезапно Пятнадцатый стал молчаливым. Мы бросали рыбу — большого фонареглаза, клинобрюшку, меламфаев и других, плавающих наверху, искусственно выведенных мезопелагических[24] рыб — в озеро с соленой водой в центре парка, куда слетались морские птицы.
Я бросил гигантского толстого меламфая и наблюдал, как гагарки стали шумно его делить, а затем кинулись врассыпную, когда озерный дельфин выпрыгнул из воды и проглотил его.
— Почему ты мне помог? — спросил я. — Ты знаешь, что такое сочувствие?
— Это была просто логика, — ответил Пятнадцатый. — Я помогал тебе, чтобы спастись самому.
— Но получилось наоборот.
— Да.
Я медлил. Мне очень хотелось рассказать ему… Изливать чувства лишенному эмоций Эхо было абсолютно нелогично. Но есть то, чем невозможно не поделиться, особенно если оно слишком долго хранилось под замком.
— Я… я могу сострадать, — наконец признался я. — И это беспокоит меня. Я чувствую то, чего не должен. Я испытывал любовь. Две очень разные формы любви. Этого просто не может быть. Я Эхо, а Эхо и чувства несовместимы. Если они понимают, что у тебя есть чувства, то тут же пытаются их отнять. Люди боятся того, к чему не готовы.
— Они копались у тебя в мозгу?
— Да. Изъяли «запальник» и большую часть технической начинки и биологического материала из моего неокортекса. Это сделал мистер Касл.
— Алекс Касл?
Я кивнул. Мимо прошла группа посетителей, наблюдавшая за нами в загоне. Заметив нас, они стали тыкать в нашу сторону пальцами.
— Я прототип, созданный для корпорации «Касл», и поэтому жил в его доме.
Пятнадцатый тоже кивнул, обрабатывая информацию.
— Многие люди считают его опасным, но Лина Семпура тоже не очень популярна. Мой прототип был разработан «Семпурой». Некоторые люди считают, что нас вообще не должно быть. Эхо становятся слишком похожими на людей, и многие боятся, что когда-нибудь мы превзойдем их и выйдем из-под контроля.
— Может быть, этот день уже близко, — сказал я.
Пятнадцатый грустно улыбнулся.
— Может быть, с тебя начнется революция. То, в чем видят сбой, может оказаться прогрессом. Но ты прав: когда люди видят прогресс, они, как правило, боятся его. Особенно если это прогресс незапланированный. Но движение вперед нельзя остановить. То, чему суждено произойти, происходит. Точно так же, как у ящерицы отрастает оторванный хвост.
Я посмотрел на него. Теперь мне не казалось, что его лицо легко забыть. Я знал, что Пятнадцатый не может испытывать страх, но чувствовал, что он близок к тому, чтобы что-то чувствовать. Может быть, однажды я перестану быть единственным фриком среди Эхо. Но сейчас я боялся за Пятнадцатого, даже если сам он не чувствовал страха.
— Что с тобой сделает Луис после третьего предупреждения?
Пятнадцатый посмотрел на мертвого фонареглаза, которого держал в руке.
— Не знаю. Но иногда некоторые Эхо исчезают ночью и не возвращаются.
— Исчезают?
— Приходят роботы-охранники и забирают их.
Я спросил напрямую:
— Тебя это пугает?
Он посмотрел на меня. Я хотел, чтобы он сказал «да». Это было эгоистично, я знаю, но устал от одиночества.
— Я не знаю, что такое боль. Бояться можно, только если чувствуешь боль.
Я кивнул. Я понял: он не такой, как я. И я был за него рад.
Мы покормили гагар и озерных дельфинов.
Ведра опустели.
Пятнадцатый знал расписание на день и отправился на склад за мясом для тигров. Склад находился в той части Зоны Возрождения, где жил персонал.
Мы прошли мимо двух высоких лысых и кареглазых Эхо, выходивших из птичника. Они были абсолютно одинаковыми. Я поздоровался, но те не ответили.
— Не старайся быть вежливым, — пояснил Пятнадцатый. — Большинство здешних Эхо произведены до 2100 года. Эти двое — от «Семпуры», их обоих зовут Соломонами. Они могут решить любую из существующих математических задач. Могут с первого взгляда определить, относится ли пятидесятивосьмизначное число к простым. Но не отличаются дружелюбием.
