Кэкстон промолчал.
— Я же говорю тебе: спецслужба — всего лишь инструмент. Всегда найдутся такие, кто обожает грязную работу. Но насколько прибавится грязи, если ты спихнешь Дугласа с его кресла?
— Джубал, вы что, пытаетесь меня убедить не критиковать администрацию?
— Нет, оводы нам необходимы. Но стоит сначала поглядеть на новых негодяев, а потом уж выгонять старых. Демократия — плохая система; единственное, что можно сказать в ее пользу, это следующее: она в восемь раз лучше любой другой системы. Худший ее недостаток: лидеры отражают взгляды своих избирателей — уровень низкий, но чего ты хочешь? Так что погляди на Дугласа да подумай. Ведь несмотря на его невежество он похож на своих сограждан, но все же слегка поднимается над средним уровнем. Ну а потом взгляни на того, кто сменит его, если правительство рухнет.
— Невелика разница.
— Всегда есть разница! Между «плохим» и «худшим» — она куда разительнее, чем между «хорошим» и «лучшим».
— Чего же вы от меня хотите?
— Ничего, — ответил Хэршо. — Я сам буду говорить, надеюсь, ты удержишься от нападок на Джо Дугласа — можешь похвалить его за «достойное государственного мужа поведение»…
— Господи, сейчас меня стошнит!
— Шляпу подставь. Вот что я собираюсь сделать. Если едешь верхом на тигре, правило первое: крепче держись за уши.
— Не надо так выспренно.
— Не будь тупицей, слушай. Майку повезло, он наследник состояния, о каком сам Крез мог только мечтать… плюс право на политическую власть, благодаря политико-юридическому прецеденту, равных которому по глупости решения не было со времен дела, когда Секретаря Фолла осудили за получение той самой взятки, обвинение в даче которой сняли с Доэни. Меня не интересует ерунда, связанная с титулом «подлинный принц», и я не рассматриваю все это богатство, как «его» богатство. Он ничего не заработал сам. Даже если бы он имел все права, «собственность» вовсе не является естественным и понятным всем словом.
— Еще раз.
— Обладание — всего лишь разумная абстракция, мистическое взаимоотношение. Одному Богу известно, как наши законники заплутали в этом лабиринте, но даже я не догадывался, насколько тут все сложно, пока у меня не появился марсианский уклон… Марсиане-то ничем не владеют — собственные тела и те им не принадлежат.
— Погодите, Джубал. Даже у животных есть «собственность». А марсиане не животные, у них цивилизация, с городами и всем прочим.
— Да. «И лисы копают норы, а птицы вьют гнезда». И никто не понимает латинские слова «меус ет туус» лучше, чем сторожевой пес. Но не марсиане. Разве что ты согласишься считать совместное владение всего сущего миллионами или миллиардами «старших граждан» — призраков, друг мой, их «собственностью».
— Слушайте, Джубал, а что вы думаете насчет этих «Старейших»?
— Хочешь официальную версию?
— Нет, ваше мнение.
— Думаю, что это благочестивая чушь, годная на удобрения для газонов: суеверие, вбитое в голову мальчика настолько давно, что он никогда не разуверится.
— А Джилл говорит о них так, словно она верит.
— Услышишь и от меня то же самое, простая вежливость. Одна моя лучшая подруга верит в астрологию, и я никогда не обижу ее, сказав, что я на самом деле думаю. Никто еще не исследовал до конца способность человека верить в то, что лично мне кажется невероятным, от постукивания по дереву до гениальности их детей. Вера кажется мне интеллектуальной ленью, но ведь вера Майка в его Старейшин не более иррациональна, чем убеждение, что можно изменить динамику вселенной, молясь о ниспослании дождя.
— Джубал, признаюсь: я подозреваю, что бессмертие — это факт. Но все же я рад, что призрак моего дедушки не руководит мною… Чертовски въедливый был старикашка.
— Мой тоже. И я в него. Но разве существуют реальные причины для дискриминации человека только потому, что он умер? А что, если наш мальчик, Майк, не может ничем владеть, потому что Старейшины уже владеют всем? Вот и попробуй объяснить, что ему принадлежат миллион акций «Лунных предприятий», да доходы от изобретения путешествия по методу Лайл, да всякие бумаги и недвижимость. Неважно, что прежние владельцы мертвы, они же стали Старейшими, а Майк никогда не станет вмешиваться в дела Старейшины.
— Черт, значит, он не компетентен?
— Конечно. Он не способен распоряжаться собственностью, потому что не верит в ее значение — так же, как я не верю в его призраков. Бен, единственная собственность Майка — это зубная щетка, но он и этого не знает. Если я отберу ее, он подумает, что Старейшина так решил.
Джубал пожал плечами.
— Он некомпетентен и, по сути, неправомочен. Поэтому я не позволю, чтобы проверяли его способность управлять собственными делами, иначе назначат опекуна — кого, по-твоему?
— Дуглас или кто-нибудь из его людей.
— Ты уверен, Бен? Вспомни-ка, кто является членом Верховного Суда. Может, назначат Саввонавонга? Или Нади? Или Ки?
— Возможно…
— В таком случае парень недолго протянет. А может, доживет до глубокой старости в прекрасном саду, откуда сбежать будет потруднее, чем из Бетесды.
— И что же вы собираетесь сделать?
— Номинально он обладает слишком большой властью, это опасно. Отдадим власть кому-нибудь другому.
— А разве можно отдать такие деньги?
— Не деньги. Если отдать их, изменится баланс власти. Только попытайся, и немедленно назначат комиссию. Нет, пусть себе тигр мчится во всю прыть, а мы уж изо всех сил будем держаться за его уши. Бен, дай-ка я тебе расскажу, что собираюсь сделать, а ты попытайся проковырять в моей «стене» дырки. Не в смысле легальности — уж законнички Дугласа понапишут ему, я потом сам проверю. А ты обнюхай все и скажи, как оно в политическом смысле. Вот что мы сделаем…
На следующее утро дипломатическая делегация с Марса направилась во Дворец. Претендент на марсианский трон, Майкл Смит, был доволен, и его не волновала цель путешествия; он просто наслаждался. Они летели на специально заказанном «Грейхаунде», Майк сидел между Джилл и Доркас, девушки трещали и показывали ему окрестности, а он все не мог наглядеться. Сиденье было рассчитано на двоих, но они втиснулись туда втроем, и он почувствовал теплоту, «сближение». Он сидел, положив руки на плечи девушек, смотрел, слушал, пытался все грокнуть нет, он не чувствовал бы себя счастливее, даже если бы лежал на глубине десяти футов под водой.
Он впервые наблюдал за земной цивилизацией. Когда его перевозили с «Чемпиона» в больницу, он ничего не увидел; дней десять назад он летел в такси, но ничего не сумел грокнуть. А с тех пор его мирок ограничивался домом и бассейном, садом и травой, деревьями и цветами — он даже не выходил за ворота.
