00039 хмурит брови с такой сосредоточенностью, что швы на лице начинают ныть. Ведь это дело необычайной важности! Первое действительно большое задание, которое ему поручают после сплетения. Некоторые имена зачёркнуты. Видимо, их забрали себе другие сплёты. Но больше половины ещё свободны. Он просматривает список. Несколько имён словно прыгают ему навстречу, отрываясь от страницы. Имя «Китон» сопровождает вспышка-картинка: голубая комната, обклеенная постерами; повсюду разбросана одежда, которая с большим запозданием добирается до бельевой корзины. С именем «Мигель» связано воспоминание о Рождестве. А при виде фамилии «Шелтон» 00039-му хочется вскочить и крикнуть: «Я!»
Он указывает на эти три имени. Доктор вносит их в свой планшет, а Камю вычёркивает из списка. Никого больше не будут звать так, только его.
— Приятно познакомиться, Китон Мигель Шелтон, — говорит Камю. Он протягивает ладонь, и Китон пожимает её, с первого же раза выбрав правильную руку.
Он возвращается в общежитие с сознанием значительности свершённого. А позже вечером Китону М. Шелтону вручают посылку. В коробочке лежит пластиковая игрушка довоенных времён — кубик Рубика. Привет от Камю Компри.
Все сплёты получают имена. В списке гораздо больше имён, чем в колонии сплётов, так что есть из чего выбрать. Никто не остался обделённым.
Кэм старается запомнить все имена и лица. Поначалу ему трудно различать сплётов. У всех бритые наголо черепа, едва начавшие зарастать, а асимметрия ещё более усложняет задачу. Человеческий мозг настроен на запоминание лиц, а не мозаик. Ему не за что зацепиться в этом беспорядочном нагромождении черт. И только когда Кэм сосредоточивается на рубцах, он начинает отличать своих подопечных друг от друга. Вскоре он уже знает многих по именам — но не всех. Среди сплётов есть такие, что в присутствии Кэма стараются уйти в сторонку, прячутся в тень. Пусть. Он даст им время. Они сами выберутся из своих раковин, когда будут к этому готовы.
Уна нашла свою гармонию. Она теперь оператор, запечатлевающий прогресс маленькой колонии на видео.
— Я должна с умом выбирать объекты для съёмок, — говорит она Кэму. — Надо не только показать сплётов с их лучшей стороны, но и представить их фигурами глубоко трагичными. Публика должна видеть в них людей и при этом не забывать о том, насколько неудачной идеей было их создание.
Кэм понимает — она права, и все же её слова затрагивают в нём глубоко личную струну.
— То есть, ты считаешь, что создать меня было неудачной идеей?
— Я тебя умоляю! — Уна небрежно машет рукой. — И что ты вечно примеряешь всё на себя, любимого?
Но затем, немного подумав, добавляет более серьёзно:
— В мире пруд пруди неудачных идей, которые воплощаются потом в нечто чудесное. — И чмокает Кэма в щёку.
После получения имён среди сплётов воцаряется приподнятое настроение. Драк меньше, смеха больше. Есть даже намёки на настоящее общение. Китона перемены радуют. У них появились перспективы на будущее, а это, что ни говори, гораздо лучше, чем киснуть в беспросветном настоящем.
Вот двое парней садятся играть в шашки. Проходит целых пять минут, прежде чем один из них в ярости переворачивает доску, и охранникам приходится растаскивать игроков. Пять минут! Отличное начало. Завтра пять могут превратиться в десять!
И тут кто-то чувствительно хлопает Китона по плечу. Обернувшись, он видит сплёта с пустыми разномастными глазами.
— Дирк, — буркает сплёт и снова бьёт Китона по плечу. — Дирк Маллен. Дирк Закари Маллен.
Он продолжает стукать Китона, пока тот не повторяет:
— Дирк. Ага. Понял.
— Ты — я, — произносит Дирк. — Часть — часть.
Он поднимает правую ладонь — точно такого же коричневого цвета, что левая ладонь Китона. Ах вот оно что! Обе руки раньше принадлежали одному расплёту.
Внезапно Дирк сжимает в своей ладони цвета умбры такую же ладонь Китона. Пожатие двух рук рождает странное и в то же время такое знакомое, родное ощущение…
— Братья, — говорит Дирк. — Твоя рука — моя рука.
Он не разжимает пальцев, пока Китон не повторяет: «Твоя рука — моя рука», — после чего Дирк, удовлетворённый, отпускает его.
— Ты — я, пленных не брать, — говорит Дирк и смеётся. — У полиции нет зацепок.
Охранники отводят сплётов в столовую на ужин, и Китону удаётся ускользнуть от Дирка Закари Маллена. Он пристраивается за переполненный стол, чтобы Дирк, если тому вздумается, не смог подсесть к нему.
Китон вяло ест. Аппетит у него пропал, поскольку всё, о чём он может думать — это Дирк и его пустые глаза. У большинства сплётов разные глаза, но в случае Дирка дело даже не в этом. В его глазах есть нечто такое, что вселяет в Китона страх. Потому что это нечто на самом деле… ничто.
Кэм решает выпустить сплётов наружу.
Нет, не за пределы поместья, конечно, — лишь во двор их спального корпуса. Те, кто проявляет интерес к работе, получают разные задания. Работа всегда укрепляет самоуважение.
— Грубый ручной труд, — замечает доктор Петтигрю, — наверное, это всё, на что они могут рассчитывать.
Кэм не удостаивает его ответом. Он даёт группе своих подопечных баскетбольные мячи и разрешает поиграть на площадке у главного корпуса. Вспоминает, что расплётов в лагерях во время занятий спортом держали под наблюдением: развитые мускулы имеют весьма высокую цену. Кэм лично проверяет, чтобы сейчас, пока сплёты играют, камеры были выключены.
Кэм, как и раньше, совершает пробежки по многочисленным аллеям поместья. Он призывает сплётов последовать его примеру.
— В здоровом теле здоровый дух, — цитирует он. — Учите свои мышцы работать вместе, а остальное приложится.
Одни присоединяются к нему, другие просто бредут следом — эти ещё не в силах заставить свои мышцы сотрудничать, бегать для них пока что слишком сложно. Остальные вообще не трогаются с места. Кэм никого ни к чему не принуждает. У каждого своё жизненное расписание.
— По-вашему, это умно — давать им столько свободы? — осведомляется доктор Петтигрю, явно считающий Кэма глупцом, раз тот не держит своих подопечных взаперти. Будь его воля, добрый доктор превратил бы всех сплётов в овощи, неспособные нормально функционировать за пределами колонии.
— Однажды они все выйдут на свободу, — возражает ему Кэм. — Пусть учатся понимать, что это такое.
Он знает: доктор обо всём докладывает своим боссам. Кэм лишь надеется, что начальство относится к рапортам Петтигрю с долей здорового скепсиса, и что прогресс в его собственном деле реабилитации сплётов докажет правильность подхода Кэма.