Подобные процессы не могут разрешиться в один момент, но в то же время темп жизни нарастал, будто недавно вставший на рельсы поезд революции наконец-то сумел оставить перрон позади. Первое время в Столице Мальвину и Золотцу достаточно было встречаться со своими контактами раз в три дня; теперь же письма приходилось забирать ежедневно, и тех всё равно накапливалось по два десятка. Когда граф Жуцкой сообщил хэру Ройшу и Скопцову об участи, уготованной Петербергу, возможный конец родного города показался обоим концом света, но сейчас стало видно, что угрозу можно отвести, варианты — изыскать, до сведений — добраться, а ситуацию — вывернуть себе на пользу, и ужас отступил, как отступал когда-то ужас перед экзаменами, генералами и осадой. События настоящего и образы будущего мелькали, как цветные картинки в индокитайском бумажном проекторе.
А дальше будет только быстрее.
«…я решил взять на себя труд уведомить вас…»
— …хроника, — заговорил вдруг из приёмника Куй. — В городе выявлено очередное гнездо мятежников, вынашивавших планы убийства членов Городского совета. К мятежникам применены успокоительные меры, и сейчас они пребывают под стражей, где и останутся до частичной реабилитации. Вот их имена: Жельбицына Лада Власовна…
Хэр Ройш поджал губы. Куй был гордым городом, и именно он наверняка станет последним оплотом старого порядка. Это объясняло, почему молчит Фыйжевск: куйскую радиовышку некому было перенастроить на передачу сигнала, а ни один другой населённый пункт вещание далёкого Фыйжевска поймать не смог. Но самый восток отечества волновал хэра Ройша не так сильно — в конце концов, прямо сейчас в родные пенаты поспешали граф Жуцкой с дочерью. В ближайшее время Фыйжевск станет на карте одной из важнейших точек, поскольку это ключевой пункт торговли с Индокитаем, но и у Жуцкого, разгласившего третьим лицам наместнические секреты, не так много пространства для манёвра. Его стараниями с Индокитаем всё наладится. И тогда, окружённый переменами со всех сторон, не выдержит и Куй. В конце концов, граф Ильмешкин всё-таки соизволил ответить на письмо и завуалированно намекнул, что согласен пересмотреть городской кодекс в том случае, если пересматривать дозволят ему самому.
«Я решил взять на себя труд уведомить вас о том, что Королевскому Географическому Обществу, вероятнее всего, придётся в ближайшее время внести в атласы и компендиумы некоторые изменения».
Поставив точку, хэр Ройш поднялся и вновь заглянул в окно. Синих флагов на площади было меньше: люди побросали их, взбудораженные пересказами радио. Секретари из Патриарших палат тоже высыпали наружу и, по всей видимости, бранились со всяким, кто готов был побраниться в ответ.
Мятеж не нужен там, где достаточно смятения.
Парадная дверь гостевого дома напротив, подле штабных корпусов, отворилась, и оттуда выскользнула крошечная светловолосая фигура. Хэр Ройш не сумел бы разглядеть выражения скопцовского лица, но это не было так уж важно. Через четверть часа подробности станут известны.
Развернувшись на каблуках, хэр Ройш в который раз подошёл к часовому механизму. Это было опасно, но ему с самого первого дня хотелось прикоснуться к шестерням своими руками, а скоро такой возможности может уже не быть. Впрочем, послушав с минуту их цоканье, он от этой мысли всё же отказался: погибнуть, попав в часовой механизм манжетой, было бы чрезвычайно глупо, а понять, как тот работает, можно и без тактильного контакта. Достаточно посмотреть и подумать.
Вместо этого хэр Ройш вернулся к столу, а вернее — к расположенной над ним карте. Сперва он помышлял нарисовать орхидеи вокруг Старожлебинска и Кирзани, но этого ему показалось недостаточно, тем более что цветник пришлось бы развести и в россыпи городов помельче. Тогда хэр Ройш обмакнул перо и одной тонкой и ровной, как по линейке выведенной линией перечеркнул протянувшиеся через всю карту слова «Росская Конфедерация».
Он ещё не придумал, что написать вместо них, но сейчас его это не волновало.
Глава 93. Кружок отличников
Они могли бы написать Гныщевичу сразу по возвращении в Петерберг, но соизволили сделать это только в середине следующего дня. Et pourquoi? Разве так обращаются со старыми своими друзьями? Нет, смуту кружок учинил знатную, этого у них не отнять. Когда городские приёмники вдруг начали принимать сигналы со всех городов, жизнь Петерберга на полдня замерла, и даже сам господин градоуправец пару часов не мог оторваться. Затея нехитрая — патриаршим дурням следовало следить, что покидает их уста. Но, в общем, в отсутствии изящества Гныщевич кружок отличников не винил.
Но что ж не написали сразу? Неловко вышло, когда мальчик Приблев, привычно не думая о том, что покидает его уста, поведал днём: мол, Бюро-то Патентов вернулось ещё вчера, они уж и к Туралееву зайти успели, и графа проведать, и таинственные свои алхимические печи вниманием не обделили, а теперь направили стопы в Академию. У них к господину Пржеславскому важный визит, а господину градоуправцу — только вот это письмо.
В письме кружок отличников рассыпал комплименты гныщевичевской шляпе (в честь успешного выскакивания из могилы он снова переставил на ней перья) и приглашал посетить их вечерком в особняке хэра Ройша. C'est-à-dire не просили аудиенции в Управлении, а оказывали таковую.
«В Академию, говоришь, отправились?» — переспросил Гныщевич у мальчика Приблева и, выслушав утвердительный ответ, решил, что не отказался бы заглянуть в Академию и сам. Вечером ему предстояло срывать голосовые связки на Стошева, отговаривая того от мысли в кратчайшие сроки вернуться к строительству второго кольца казарм (для кого?!). Entre autres, Гныщевичу и самому следовало бы повидаться с многоуважаемым главой Академии.
Пригласить того на похороны трёх генералов, так неудачно подорвавшихся на одной бомбе.
Три дня назад, не без ошаления вытерев с сапог густую кровь и проспавшись, Гныщевич кружными путями вернулся в Управление. В Управлении по нём особо не скучали. Тогда Гныщевич грохнул кулаком по столу и заорал, что нельзя и в Порт отлучиться, как в городе генералов взрывают. Потом он скорчился и признал, что ему не помешал бы врач.
В общем, его petite aventure осталась воспоминанием для личных мемуаров.
Академия чернела поясами и серебрилась бляшками. Их носители по-прежнему были выше Гныщевича, но почтительно при виде него расступались. А ведь он когда-то тайно, но сильно гордился тем, что сумел поступить сюда не вольнослушателем, а полноценным студентом. И ведь нечем вроде гордиться, ясно же, что лекции и грамоты об образовании в жизни не помогают.
