— Нет! — смеется она. — Самое классное, что это все-таки случилось. Потом мы просто гуляли и разговаривали, будто ничего и не произошло. Пока я сама не поцеловала его.
— Как давно ты знала, что нравишься ему?
— Как тебе сказать? Сначала я даже не догадывалась. Но потом некоторые мелочи… как он держал меня за руку на похоронах, как открывал передо мной двери, как будто я именно девушка, а не одна из тех, кто может выбить из него все дерьмо.
Я смеюсь. Внезапно у меня возникает непреодолимое желание рассказать ей о Тобиасе и обо всем, что произошло между нами. Но те же причины, что и у Тобиаса, останавливают меня… когда он притворился, что мы не вместе. Я не хочу, чтобы она думала, что мой рейтинг зависит от наших отношений с ним.
Поэтому я просто говорю:
— Я рада за вас.
— Спасибо. Я тоже рада. Я думала, что пройдет некоторое время, прежде чем я буду чувствовать себя вот так… ну, ты знаешь.
Она садится на краешек моей кровати и осматривает общежитие. Некоторые из инициированных уже упаковали свои вещи. Вскоре мы должны переехать на другую сторону корпуса. Те, кто получат работу на государство, переедут в стеклянное здание над Ямой. Мне не придется беспокоиться о Питере, нападающем на меня, пока я сплю. И мне не придется больше смотреть на пустую кровать Ала.
— Не могу поверить, что все почти закончилось, — говорит Кристина. — Как будто мы только что сюда прибыли. Но и как будто… как будто я не видела свой дом уже целую вечность.
— Ты скучаешь по нему? — Я опираюсь на кровать.
— Да, — пожимает она плечами. — Хотя некоторые вещи здесь точно такие же. Например, дома все тоже шумные, это здорово. Но там проще. Ты всегда знаешь, куда ты направляешься со всеми, потому что тебе сразу говорят. Там нет… манипуляции.
Я киваю. Отречение подготовило меня к этой стороне жизни Бесстрашных. Отреченные не манипулируют, но они и не прямолинейны.
— Но я не думаю, что смогла бы пережить инициацию Искренних. — Она качает головой. — Вместо моделирования ты проходишь тесты на детекторах лжи. Каждый день. А в последнем тесте… — Она морщит нос. — Они дают тебе сыворотку правды и сажают перед всеми, задают очень личные вопросы. Теоретически, если ты расскажешь все свои секреты, то у тебя больше никогда не возникнет желания лгать. Если худшее ты уже рассказал, то почему бы просто не быть честным?
Не знаю, когда я успела накопить столько секретов. То, что я Дивергент. Мои страхи. Как на самом деле я отношусь к своей семье, друзьям, Алу, Тобиасу. Инициация Искренних могла бы обличить все те вещи, которые не смогло затронуть даже моделирование; это сломило бы меня.
— Звучит ужасно, — говорю я.
— Я всегда знала, что не смогу быть настоящей Искренней. То есть, конечно, я пыталась быть честной, но просто есть такие вещи, о которых ты не хочешь рассказывать другим людям. Плюс ко всему мне нравится контролировать свой разум. — Как будто кому-то не нравится. — В общем, неважно, — заканчивает Кристина.
Она открывает шкаф слева от нашей двухъярусной кровати. Когда она тянет дверь на себя, оттуда вылетает моль, ее белые крылышки хлопают Кристину по лицу. Девушка кричит так громко, что я, чуть не выпрыгнув из кожи, хлопаю ее по щекам.
— Убери ее! Убери! Убери! Убери!!! — вопит она.
Моль улетает прочь.
— Она улетела, — говорю я и тут же начинаю смеяться. — Неужели ты боишься… моли?
— Они отвратительны. Эти их хрупкие крылышки и тельца. — Она вздрагивает.
Я продолжаю смеяться, да так сильно, что приходится сесть и схватиться за живот.
— Это не смешно! — огрызается она. — Хотя, ну, может и смешно. Чуть-чуть.
Когда я нахожу Тобиаса поздно ночью, он не говорит ни слова, только хватает меня за руку и тащит к железнодорожным путям.
Он с поразительной непринужденностью влетает в вагон и тянет меня за собой. Я падаю рядом с ним, мои щеки напротив его груди. Пальцы Тобиаса соскальзывают с моих рук, и он придерживает меня локтями, потому что поезд трясется, мчась по стальным рельсам. Позади я вижу стеклянное здание над корпусом Бесстрашных.
— Так что ты собираешься мне сказать? — пытаюсь я перекричать ветер.
— Еще рано, — отвечает он.
Тобиас опускается на пол и притягивает меня к себе. Сидя спиной к стене, а ко мне лицом, он прижимает мое тело к своему. Ветер поднимает мои волосы и разбрасывает их по лицу. Тобиас скользит пальцами по моим щекам, прижимает меня к себе еще крепче, сокращая расстояние между нашими губами.
Я слышу скрежет рельсов, поезд замедляет ход, а это значит, что мы уже близко к центру города. Воздух холодный, но его губы такие теплые… как и его руки. Он наклоняет голову и целует меня в шею. Я рада, что ветер такой громкий, и он не слышит мой вздох.
Вагон качается, и я теряю равновесие, поэтому вынуждена опустить руку вниз, чтобы восстановить баланс. Мгновение спустя я понимаю, что моя рука оказалась на его бедре. Кость давит на мою ладонь. Я должна передвинуть ее, но не хочу. Он сказал мне однажды, что я должна быть храброй. И хотя я неподвижно стояла, когда ножи летели мне в голову, и первой прыгнула с крыши, я никогда бы не подумала, что буду нуждаться в храбрости вот в такие моменты своей жизни. Но так и есть.
Я сдвигаюсь, перекидывая ногу через него, так, что получается, что я сижу на нем, стук моего сердца отдается в горле, и я целую его. Его пальцы спускаются по моему позвоночнику, и дрожь легонько пробегает по телу после его прикосновений. Он расстегивает молнию на моей куртке на несколько дюймов, и я прижимаю руки к ногам, чтобы остановить их тряску. Я не должна нервничать. Это же Тобиас.
Холодный воздух гладит мою обнаженную кожу. Тобиас рассматривает татуировки выше моей ключицы. Он обрисовывает их контуры пальцами и улыбается.
— Птицы, — говорит он. — Они кричат? Я все забываю спросить…
Я пытаюсь вернуть его улыбку.
— Вороны. По одной на каждого члена моей семьи, — говорю я. — Они тебе нравятся?
Он не отвечает. Просто сжимает меня сильнее, целуя каждую птицу по очереди. Я закрываю глаза. Его прикосновения легкие и чувствительные. Теплое и вязкое чувство, словно текучий мед, наполняет мое тело, замедляя ход мыслей. Он касается моей щеки.
— Я уже ненавижу то, что собираюсь сказать, — произносит он, — но мы должны сейчас выйти.
Я киваю и открываю глаза. Мы встаем, он тянет меня за собой к открытой двери вагона. Теперь, когда поезд замедляет ход, ветер не такой сильный. Уже за полночь, поэтому уличные фонари не светят, а здания похожи на мамонтов, погружающихся в темноту и выныривающих оттуда снова и снова. Тобиас указывает на скопление домов, находящихся так далеко, что они кажутся не больше ногтя. Они единственное светлое место в темноте, окружающей нас. Это вновь корпус Эрудитов.
