— Стадо, — пробормотал Санчес.
Вот это стадо и есть его аудитория. Те, для кого он пишет. Те, кого он развлекает. Им плевать, насколько жутко происходящее рядом. Им важно лишь, чтобы их развлекали. Они давно перестали чувствовать страх за кого-то. Пока каждого лично не начнут убивать — страха нет. Они разучились чувствовать чужую боль. Больно — это только когда убивают близкого тебе человека, или отрезают твою руку. А если отрезают руку соседу — это не больно, это интересно. Потом он напишет, как все это было. Или не он — другой. И они пообсуждают это за завтраком. Даже, может быть, поспорят до хрипоты. Возможно, в этом споре у них возникнут какие-то убеждения, которые они станут отстаивать на словах. И в таких спорах несомненное преимущество будет у тех, кто стоит сейчас в этой толпе. «Я был там, а где был в это время ты?», — скажет такой спорщик. И его собеседник смолкнет под давлением аргумента. Потому что этот зевака был здесь и боролся за свое правительство и народ, или свободу для магов и народа. За что они боролись, они придумают потом, когда станут спорить. Сейчас они просто стоят и глазеют.
А он, или его коллеги, подбросят им доводов в споре и позиций, которые они станут считать своими. И они будут спорить и отстаивать «свои» позиции до самого обеда. А потом им подбросят новую тему для развлекухи, потому что вечно мусолить одно и тоже скучно.
— Стадо, — повторил Санчес и снова попытался встать.
На этот раз получилось. Теперь надо было куда-то идти. И он пошел. Не важно куда. Вперед. Впереди упирался в небо шпилем Консорциум.
Сзади послышались шаги, захлопали срывающиеся с пальцев возомнивших о себе невесть что магов огненные шары. Один пролетел совсем рядом и шваркнулся в стену, оставив черное пятно на белом мраморе. Мраморные стены приближались вихляющими скачками. Когда вход был уже совсем близко, снова грохнуло пушечным выстрелом. Сзади дико заорали маги. На этот раз выстрел достиг цели. Внутри здания защелкали выстрелы, засветились вспышки.
Санчес обернулся. Еще одна группа магов бежала к зданию Консорциума.
Лица злые, напряженные, решительные.
Они догнали его уже в дверях. Журналист замешкался и его внесло внутрь. Снова стало дурно. Перед глазами поплыло, и он почувствовал, как что-то бьет по голове.
«Косяк», — пронеслось осознание. Он попытался уцепиться за дверной косяк, о который долбанулся головой, за стену… но ничего не вышло, и он понял, что падает.
В последний момент, когда уже готов был грохнуться на пол, кто-то любезно подхватил под руки и потащил в сторону.
Кто?
В себя журналист пришел только тогда, когда его оттащили из прохода и усадили. Рядом стоял молодой мужчина. Тоже, видимо, из магов. Лицо его выглядело напряженным.
— С вами все в порядке? — спросил озабоченно.
Санчес неопределенно мотнул головой.
— Вы ведь О'Гира, — признал его молодой маг. — Как же вас сюда занесло?
Ионея стояла на краю площадки и всматривалась в происходящее внизу. Толпа отстранилась и больше не лезла на рожон. Стрельба поутихла. Отголоски ее теперь звучали внутри здания, но понять, на чьей стороне преимущество, было невозможно. С другой стороны здания стрельбы было больше. Туда подтянули части приставов из магического надзора, который располагался совсем рядом. Маги загнали в здание внутреннюю охрану, приставы погнали туда же самих магов. Что происходило внутри, можно было только догадываться.
Возможно, вся затея уже провалилась и от бойких столичных магов, готовых вчера свернуть шею Консорциуму, не осталось и следа.
— Госпожа Ионея, — окликнул старческий голос.
Она обернулась.
Через крышу к ней бежал по мере сил Бруно. На лице мага поигрывал знакомый прищур.
— Нижние этажи наши. Сопротивление практически сломлено. Поднимаются наверх.
— Хорошо, — скрывая облегчение, сказала Ионея. — А нам с вами спускаться. Идем к Консорциуму, Бруно.
— Осужденный Пантор, — голос прозвучал громко и властно.
Пантор вяло повернулся.
— Встаньте, — потребовал конвойный.
Ученик Мессера повиновался. Конвойный вошел в камеру. Следом юркнул второй. Схватили, развернули, сцепили руки за спиной.
— Мы пришли, чтобы привести приговор в исполнение, — словно вспомнил первый конвоир. — Если у вас есть последнее желание, можете его озвучить.
Еще неделю назад Пантор очень хотел вернуться к своей привычной жизни. Хотел жить, жить здесь, и чтобы все вокруг было как раньше. Хотел, хотя уже тогда понимал, что это невозможно. Сейчас же ему не хотелось этого. Нет, он не хотел жить среди этих людей, по этим правилам. Он не хотел больше подстраиваться. Впереди у него, конечно, не было ничего, кроме жизни среди компании сомнительных магов и отбросов вроде живых мертвецов, вампиров и оборотней. Но все это не казалось теперь таким страшным.
— Идите к демонам, — буркнул Пантор.
Один конвоир гыгыкнул. Другой нахмурился. Грубо взял молодого мага за руку и пихнул на выход.
— Оригинал, — бурчал второй, толкая Пантора по коридорам. — Думаешь, у одного тебя такое желание?
Его вывели на задний двор, пихнули в фургон, где уже сидело несколько таких же узников, с похожим приговором. Дверь захлопнулась и мобиль тронулся.
Если бы приговор Пантору вынесли на полчаса позже… Если бы немного замешкались с оформлением документов и опоздали к отправке фургона… Все могло пойти совсем иначе. Но каким-то странным образом все решалось в последние минуты.
Система работала привычно. Даже при том, что ее ключевой блок, приводящий в движение всю государственную махину, сейчас пытались разрушить. Уже разрушали.
Но ничего такого юный маг не знал, потому и не жалел ни о чем. Трясся уже привычно вместе с невеселыми мыслями в фургоне. Трястись пришлось недолго. Вскоре мобиль остановился, заскрежетал ключ в замке и в дверях появились конвоиры. Мобиль стоял на задворках Веролльского вокзала. Пантора и еще пятерых вытащили из фургона и погнали какими-то внутренними закаулками на крохотную, свободную от пассажиров платформу. Там поджидали люди в форме железнодорожников, но вооруженные магически модифицированными пистолями. Возле платформы стоял поезд с парой глухих вагонов. Двери одного были распахнуты. Внутри виднелись нары.
Один из конвойных подошел к железнодорожнику и протянул какие-то бумаги. Тот принял нехотя.
— Сколько?
— Шесть.
Железнодорожник сверился с бумагами, коротко кивнул и махнул рукой:
— Заводи.
Конвоиры не отличались вежливостью. Пихали грубо, словно получая от этого изощренное удовольствие.
