Мы находились в квадратном застекленном зале, отсюда довольно хорошо просматривался город, расположившийся невдалеке. Это был целый лес остроконечных башен, сияющих, как бриллианты, небоскребов, взметнувшихся ввысь мостов, похожих на циклопические трамплины. После безликих водавийских болот просто кружилась голова от всего этого.
Нас толкали и теснили, ранцы неудобно болтались за плечами, по ногам то и дело кто-то ходил. Наконец Щербатин схватил меня за рукав и оттащил к стеклянной стене. Только там мы перевели дух.
— Нет слов! — восхищенно проговорил мой приятель, окинув взглядом панораму города. — И это все наше, Беня. Наше по праву. Мы — достойные граждане этого чудного мира.
Даже у меня в душе зазвучали оптимистические нотки, когда мы смотрели на блеск города, суету машин на улицах и пролеты невиданных аппаратов среди остроконечных крыш. Было в нашем прибытии что-то торжественное, исполненное добрых надежд и веры в счастливую судьбу.
— Обладатели четвертого холо и выше приглашаются к выходу, — объявили через громкоговоритель. — Далее по зеленой линии к стоянке аэровагонов.
— Скоро и до нас очередь дойдет, — безмятежно улыбнулся Щербатин. — Мир — он, конечно, наш, но в порядке живой очереди.
Я прищурился и поглядел на Щербатина как бы со стороны, словно видел его в первый раз. На нем, как и на мне, была сейчас обычная военная форма. Правда, без жилета и всех прочих солдатских побрякушек она смотрелась, как мешковатая рабочая одежда.
— Что ты высматриваешь, Беня?
— Плоховато мы выглядим для такого торжественного дня. Тебе, Щербатин, явно не хватает ивенкской накидки и кожаных сапог.
— Хватает. — Он многозначительно похлопал по своему ранцу. — У меня все с собой.
— Зачем ты ее взял? Все равно с первым холо носить нельзя.
— А ты зачем? Или скажешь, у тебя там годовой запас белых носков?
— Нет, тоже одежда. Я на память взял — пусть полежит.
Мы обменялись какими-то странными взглядами. Как будто неожиданно обнаружили нечто общее между собой. В самом деле странно, что оба мы, не сговариваясь, набили рюкзаки бесполезной ивенкской одеждой. Той самой, которая была на наших донорах.
В этот момент громкоговоритель прогремел, что обладатели первого-второго-третьего холо могут следовать к стоянке аэровагонов, не сходя с желтой линии. Мы вновь отдались течению толпы.
Нас несло сквозь бесконечные коридоры, которые пересекались, соединялись, вновь расходились. Человеческие потоки сливались в мощные реки, они стекали по многоярусным лестницам, заполняли залы, устремлялись в проходы, отмеченные цветными линиями. Цивилизация принимала своих новых граждан.
Вскоре мы оказались под открытым небом. Пространство размером с футбольное поле было окружено забором и поделено перегородками на несколько секторов.
Везде колыхалась однородная людская масса. Трудно было представить, что все эти люди прибыли из внешних миров, чтобы жить, карабкаться, отвоевывать еду повкусней и жилье покомфортней. Я не ожидал, что нас ждет такая конкуренция: сотни тысяч голодных глаз смотрели вместе с нами на башни и небоскребы. Они тоже, наверно, думали, что этот мир принадлежит им.
В накопителе пришлось стоять долго. Людей выпускали небольшими группами через несколько ворот и развозили на аэровагонах по разным концам города. От скуки я гадал, достанется ли нам красивый небоскреб или дворец вроде московской высотки.
Наконец мы у заветных ворот. Несколько человек в зеленой униформе отсчитывали очередную партию. У них были злые покрасневшие лица от постоянного крика и нервотрепки.
— Пошли вперед, быстро, быстро! — “Зеленый” начал отсчитывать новую группу. — По желтой линии, ни шага в сторону.
Мы со Щербатиным прилагали немалые усилия, стараясь держаться вместе. Не хватало только, чтобы нас развезли по разным небоскребам.
— Вперед! Вперед! Не задерживайте движение! — Мы и еще несколько десятков человек побежали по дорожке, окаймленной желтыми полосками.
Я увидел аэровагоны — толстенькие округлые аппараты, похожие на сардельки с крылышками. В каждую “сардельку” влезало человек восемьдесят. Возле люка возникла легкая давка, каждому хотелось поскорей занять место.
Дизайнерской мысли в этих транспортных средствах было еще меньше, чем в обычных товарных вагонах. Однако чуть поодаль я заметил другие машины — с плавными обводами, затемненными, стеклами и сдержанной элегантной окраской. К ним неторопливо шагал какой-то человек в полосатой красно-фиолетовой куртке. Мне показалось знакомым его кругленькое личико с непроницаемыми глазами-дырочками.
Я бы отвернулся — мало ли похожих людей в тысячах освоенных миров Цивилизации, — однако память неожиданно осветила давно забытую картину.
— Так! — воскликнул я, бросившись к полосатому человечку. — Бедный Шак, это ты?
Он остановился, настороженно глядя на меня. Толстые кривенькие ручки скрестились, прикрывая беззащитное пузико.
— Я не бедный Шак, — сказал он. — Я совсем не бедный, у меня четвертое холо.
— Ты не помнишь меня? Мы жили вместе на пищевых разработках, наши кровати стояли рядом. Ты был ледовый разведчик, а я — промысловик.
Он заторможенно кивнул.
— Вот так встреча! — Я хлопнул его по плечу, заставив испуганно вздрогнуть. — Ну что, вспомнил, как вместе охотились на ледяного червя?
— Да, да… — закивал он. Определенно он меня не узнал, но и не гнал прочь, ожидая, что будет дальше.
— Помню, ты хотел стать начальником, Шак. Надеюсь, уже стал?
— Стал, — важно ответил он. — А ты?
— Я — еще нет, — напряженно рассмеялся я.
— Ну, и вот, — сказал начальник Шак и, осторожно обойдя меня, зашагал прежней дорогой.
А на меня тут же накинулся человек в зеленом и свирепо закричал прямо в лицо:
— Желтая линия! Не заступать за желтую линию!
Меня уже ждал разгневанный Щербатин.
— Вот-вот отправимся, а ты пристаешь к прохожим.
— Это не прохожий. Это мой старый знакомый.
— Да? — Глаза Щербатина заинтересованно блеснули. — А какое у него холо?
— Забыл спросить.
Аэровагон поднялся в воздух тихо и плавно, никакого сравнения с визгливым и дерганым боевым реапланом. Все тут же прильнули к окнам — под нами расстилалась умопомрачительная панорама города. Он был огромным и вширь и ввысь, просто немыслимым. Пилот вел машину не по прямой, а зигзагами, то снижаясь, то набирая высоту. Наверно, он хотел показать нам все здешние красоты, а полет имел добавочный рекламно-агитационный смысл. Щербатин, кстати, тут же поддался на эту ненавязчивую агитацию.
