подчеркивают, что перекос в пользу мелких начался довольно давно, и последние 65 млн лет среди млекопитающих явно доминируют виды с небольшим телом – то есть влияние человека на эволюцию зверей действительно трудно переоценить.
Более того, крупные звери продолжают исчезать и сейчас, и, как полагают исследователи, через 200 лет из млекопитающих не останется никого крупнее коровы. Большие звери – обычно травоядные, и потому они во многом определяют облик растительных сообществ; можно предположить, что с исчезновением крупных травоядных в экосистемах по всей земле ждут значительные изменения.
Впрочем, здесь нельзя не упомянуть об альтернативной гипотезе, которая связывает вымирание мегафауны с резкими климатическими изменениями. С одной стороны, из-за таких изменений, вероятно, вымерли бы не только крупные, но и мелкие звери – а они, как-никак, пережили гигантов. Да и были ли сами эти изменения?
Я стану невзначай душой твоею,
Твоею переменчивой судьбою,
Тебя вселенским холодом согрею,
Стеклом зеркальным лягу пред тобою.
Ты скажешь:
«Я омыл стихами душу,
Очистил уголки от скверной пыли,
Смел паутину, мелкий стыд разрушил,
Освободил от плесени и гнили.
Удушье, что грехом все именуют,
Я удушил в тебе, моя душа,
Уговорил стоять тебя, нагую,
Пред ярким взором солнца, не дрожа.
Учил тебя великому презренью,
Что, право, сладострастнее любви,
Зато лишил любви к повиновенью
И рабство выгнал из твоей крови.
И крепким винам мудрости летучей
Я разрешил втекать в тебя, пьяня,
Льюсь на тебя молчаньем, солнцем, тучей –
И ты ростками радуешь меня.
В избытке вырастаешь предо мною,
Придавленная счастьем ожиданья,
Роскошной виноградною лозою,
Отягощенной спелыми плодами.
Душа моя, теперь нигде, я знаю,
Не отыскать души любвеобильней.
Грядущее с минувшим сочетая,
Сокровищниц дворцовых изобильней,
Ты смотришь на мои пустые руки:
Все то, что только в силах подарить,
Я отдал в дар тебе, моей подруге…
Как мне теперь тебя благодарить?»
Из пухлых томов запылившихся книг,
Из древних библейских времен,
Из вечности, пепла и ветра возник
Явившийся мне Соломон.
Стою недвижима, не верю глазам –
Реальным становится миф!
А он мне негромко и нежно сказал:
«Тебя я искал, Суламифь!»
Он щедро дарует мне мудрость свою,
А я, бескорыстно проста,
Его эликсиром любовным пою,
Даруя свободу устам…
Декабрьским вечером далеким,
Когда в морозной мгле дрожала
Луна над миром одиноким,
До поворота на дороге
Я год, как друга, провожала.
Просила взять меня с собою
В межгалактические дали,
И взгляд его был полон мною,
А я была полна печали.
Не в силах отвратить разлуки,
Чем утешать меня, не зная,
Он шел, озябнувшие руки
Мои дыханьем согревая…
…Ушел мой год, мой сон счастливый,
Заветный берег, праздник звездный.
Меня он сделал терпеливей,
Мудрее, опытней, серьезней…
Пройдет зима, весна нахлынет,
И мне припомнится не раз
Тепло его декабрьских глаз –
Проталинкой в декабрьской стыни.
Ты меня в расписании штатном
Числишь пятой дежурной женой.
Говоришь, что со мною приятно,
Что со мною тебе новогодне…
Но хожу я сама не своя:
Я хочу тебя видеть сегодня,
А сегодня дежурю не я!
1.
Стоит за окнами мороз,
Зима лютует,
Холодным воздухом всерьез
Сквозь щели дует,
Сосулька, твердости полна,
Растет на раме…
Но точно знаю, что весна
Не за горами,
И мысли – вольные стрижи –
В апрель влетают…
…Лед замороженной души
Тихонько тает.
2.
Как грабли, истина проста
И неслучайна:
Когда сбывается мечта,
Уходит тайна.
И наступает пустота,
Мороз по коже.
Конец известен – все туда
Придем, похоже.
Но не настигнет плюхой в лоб
Безликость буден:
Безостановочно, взахлеб
Мечтать мы будем!
Оно приходило утром, всегда с «Вестями».
Он молча смотрел и слушал, и ел котлету.
Казалось, еще немного, и всех затянет
в расколотое картечью чужое лето.
Жара наступала с юга и била в ноздри
прикладом и сапогом, и виной солдата…
Он видел горящий Боинг, но было поздно
просить, умолять, разыскивать виноватых.
Когда завершались «Вести», Оно стояло
удушливым смогом или струилось потом,
и страшно хотелось спрятать под одеялом
весь мир, но слезам не верят, и ждет работа.
В тот день он из дома вышел. Безумство – следом.
Метро, «комсомолка», тормоз, визжащий дико.
Его затянуло все же в чужое лето,
пропахшее новостями еще до вскрика.
