роскошные! Попав в кафе, осмотрись, не слишком ли богато вокруг. Если так и есть — ты не в кафе, а в ресторане. Поздравляю!
Столы белоснежные, официанты улыбчатые, пальмы в кадках, рыба в аквариумах, потолок в нелепых завитушках. Все первичные признаки налицо!
Дед в ресторане изменился. Другой стал, не домашний, который, напялив старый свитер, сидит в кладовке и раскрашивает солдатиков… а будто аристократ из фильма про белоэмигрантов. Благородство — глупое слово, но здесь оно очень подходило. Осанка, взгляд, то, как он разговаривал… Я понял, что совсем мало знаю о своем дедушке.
— Это стейк, — сказал он, когда официант принес нам заказ. — Возьми нож в правую руку, а вилку в левую. Не бойся, все несложно.
И действительно! Скоро я управлялся с ними как ни в чем не бывало. Наверное, и правда надо только поверить в себя. И стейковое мясо удивительное!
— Отлично, — похвалил меня дед.
…Я жевал стейк, поглядывал в окно, а потом начал поглядывать на парочку за соседним столом. Там сидела молодая тетя и дядя немного вдвое старше, одетый в галстук и черный костюм. А тетя была одета не очень. Нет, не в рваное платье. Платье у нее дорогое, темное, нарядное, но большей частью оно как-то внизу, ноги в изящных туфельках закрывает. А наверху его почти не было! Тетя красивая, "фигуристая", но плечи ее оказались без платья. И эти, как их…мне неудобно… Короче говоря, если есть плечи, значит то, что рядом, можно называть предплечьями (я не о руках сейчас). Так вот, на предплечья ткани тоже не хватило. Почти голые они. И дяде это нравилось! Кто его знает, почему. Странный он какой-то. Только и косился на эти предплечья и словно облизывался в предвкушении вкусного послересторанного блюда.
11
…Пока я вспоминал, трамвай обошел полный круг и вернулся на конечную остановку — туда, где мы в него садились. Вот и все на сегодня! Стемнело, пора по домам. Можно еще о многом рассказать… хотя как обо всем расскажешь.
Дома все по-прежнему. Мама перед телевизором, папа с чертежами на кухне. И я подумал — а ездили когда-нибудь мои родители по Москве на воздушном трамвае? Чтоб увидеть все-все-все маленьким и далеким? Сидеть, наклонившись к окнам и думать без мыслей? Неужели нет, ни разу?
12
…Надо ли говорить, что я опять ворочался в кровати. Когда засыпаешь, ты особенно уязвим перед воспоминаниями. Они будто сны, лишь на чуть-чуть ближе к неспящему миру. Что-то хотят тебе поведать. То, что ты мог понять, но не понял. Что-то очень важное.
13
…Когда мы выходили из телебашни, дед сказал:
— Нас ждет еще одно путешествие.
Я кивнул, и мы пошли вслед за вечерним солнцем. Оставив за спиной широкие проспекты с их автомобилями, витринами и толпами прохожих, свернули через старую арку в какой-то переулок, и, как по волшебству, оказались в другом городе, не похожем на Москву, которую я знал. Я словно потерялся в огромном роскошном доме, поплутал по коридорам и увидел комнаты, которые гостям не показывают.
Дома здесь старые, из красного кирпича, трех и пятиэтажные, и около них маленькие садики, смешно огороженные наполовину вкопанными в землю автомобильными шинами.
Асфальт лишь кое-где, асфальтовыми пятнами, и весь в лужах. Наверное, дожди тут никогда не заканчивались. Зато кругом деревья! Не стриженые тополя, с которых летом огромными пылесосами снимают пух, а другие — березы, липы, клены и удивительно пахнущая сирень.
Про лужи дед сказал коротко:
— Не наступи, в некоторых можно утонуть.
Я посчитал это очередной шуткой, но потом увидел, как мальчик моего возраста закинул в лужу удочку, а у его ног лежат пойманные карасики.
А еще поблизости бродили козы. Они мирно щипали травку и тихонько мекали. Увидев нас, подняли головы и замерли, догадываясь, что мы тут чужие.
— Где они живут? — спросит я.
— На балконах, — ответил дед, — научились лазить по стенам, как горные бараны. Утром спустятся, а как стемнеет — назад переночевать.
После рыбалки в луже я ему почти поверил.
Мимо нас проехал зеленый "москвич", но проехал недалеко — застрял в грязи. Побуксовал минуту, а потом водительская дверь распахнулась и на свет появился флегматичный дядя в спецовке и сапогах. О чем-то размышляя, он открыл багажник.
Оттуда выскочил скелетообразный робот, уперся железными пальцами в машину, вытолкал ее на дорогу, после чего так же быстро и беспрекословно юркнул обратно и даже сам захлопнул за собой крышку.
Все заняло пятнадцать секунд. Дядя неспешно вернулся на свое место за рулем и автомобиль уехал. Похоже, застревают здесь часто, поэтому многие возят с собой роботов. Дядя напоминал заводского рабочего, и дед подтвердил, что скорее всего так и есть. Тут недалеко старый завод, на котором с царских времен выпускают гвозди, шурупы, проволоку, причем на тех же вековых станках. Почти все местные на заводе и трудятся. И старики когда-то работали, как сейчас их дети, и следующие поколения тоже останутся здесь!
…Я понял, почему на улице так тихо и спокойно. Время остановилось, все очень просто. Солнце проходит по небу и скрывается за горизонтом, весна сменяет зиму, осень — лето, люди рождаются и умирают, а не происходит ничего. Как в театре играют десятилетиями один спектакль. Роли те же, только актеры меняются. И еще я подумал — а вдруг так и в нашем районе? Здесь все лишь заметнее, яснее? Не это ли мне дед хотел показать?
— Москва большей частью как раз такая, — он будто услышал мои мысли.
В каком-то дворе я заметил детскую площадку. Фигуры на ней как у нас, те же безумные чебурашкоайболиты, но простенькие, вырезанные из дерева, неподвижные, неходячие, без встроенных моторчиков и себе на уме искусственного интеллекта. Ни за что не подкрадутся за спиной. Вот главное отличие бедных кварталов от тех, что побогаче?
А когда мы прошли еще дальше, тишина наконец-то закончилась. На столике под деревьями мужики играли в домино.
Били наотмашь костями, кричали, ругались и хохотали. Некоторые, судя по одежде, тоже рабочие, другие — вылитые копии алкоголиков с нашей пивной, словно на выпускающем их заводе
