– Могут быть бомжи, – предположила Настя. – Или молодёжь собралась в заброшенном доме, развлечься без взрослых…
– Или ролевики играют в «Тайный город», – сказал я. – Не будем множить сущности. Достанем наши бритвы Оккама…
– И залезем в окна Овертона, – продолжил Михаил.
Нет, он определённо делал успехи в своих попытках пошутить.
Как ни странно, но мы дольше провозились, перебираясь через ограду (обычно в любом заборе есть дырка, даже если это забор сверхсекретного военного завода, но тут мы не сразу нашли выломанный прут), чем забираясь в здание.
Дверь была просто-напросто открыта, лишь слегка притворена. Старая табличка над дверью гласила, что перед нами «Хирургический корпус». Я скорее ожидал увидеть «Инфекционное отделение», но, вероятно, его в больнице не было.
– А фонарики кто-то взял? – поинтересовалась Настя. После чего торжествующе достала из кармана маленький галогеновый фонарик. Я развёл руками и включил лампочку на смартфоне. Михаил негромко сказал:
– Для меня и так достаточно светло.
Вошли мы явно не с главного входа, но почти сразу, через короткий коридорчик, вышли в вестибюль. Здесь всё было куда более разрушено, чем снаружи. Может быть, малолетнее хулиганьё, забираясь в здание, удовлетворяло свою страсть к разрушению на мебели и оборудовании, не трогая окна, чтобы не привлекать внимание?
Стеклянная перегородка регистратуры была вся разбита вдребезги. На стенах виднелись какие-то идиотские граффити. Несколько старых разбитых мониторов, ещё с кинескопами, не вру, валялись на полу. Дряхлые диваны и кресла с дешёвой синтетической обивкой были вспороты, будто кто-то, начитавшись «Двенадцати стульев», искал зашитые в них драгоценности.
– Свинство какое, – пробормотала Настя, водя вокруг тонким лучиком света.
Я подумал, что она права. Вещи имеют право умирать достойно, так же как и люди. Тем более вещи, которые честно служили свой срок. Понятное дело, что при закрытии больницы никому уже не нужен был этот старый хлам, но лучше бы его вывезли на свалку.
– Наверх, – тихо сказал Михаил. И двинулся к лестнице.
Лифты, конечно же, не работали. Мы тихо поднимались по лестнице, в какой-то момент я подсветил пол впереди и удовлетворённо кивнул. Конечно, я не следопыт, не индеец и не Шерлок Холмс. Но то, что люди тут шли, и совсем недавно, было прекрасно видно.
Мы миновали первое и второе хирургическое, рентгенологическое, отделение физиотерапии. Михаил уверенно остановился на пятом этаже возле полуоткрытой двери. Посмотрел на нас.
Я поднял смартфон, кивнул.
«Гнойная хирургия».
Ну где же ей ещё было обосноваться. Там, где имеют дело с инфекциями. Сохранилось какое-то древнее оборудование…
Михаил аккуратно толкнул металлическую дверь. Та открылась, совершенно беззвучно, как во сне. В коридоре было чуть-чуть светлее – свет шёл из конца коридора.
Я достал было пистолет, потом спрятал его в кобуру и извлёк из ножен мачете. Пистолет достала Настя, посмотрела на меня с вопросом. Я кивнул. Да, если надо стрелять – то надо будет стрелять. Я не сомневался, что Настя не дрогнет.
И мы пошли к свету по пустынному коридору, мимо приросших к полу каталок, мимо перевёрнутого стола дежурной медсестры, мимо распахнутых дверей в палаты, где над пустыми койками свисали вывернутые из стен провода и трубки. Кто-то здесь похозяйничал, не мародёрствовал, а тупо крушил всё подряд. Может быть, не любил медицину?
А потом я услышал звук – тихий, но узнаваемый.
Стон.
Михаил на миг замер. И ускорился – рванулся вперёд легко, уже не таясь, будто спринтер на соревновании. Я кинулся следом, непроизвольно заметив, что Настя, молодец, не спешила, держалась позади. Учитывая, что у неё был пистолет – правильное решение.
Вслед за Михаилом мы вбежали в помещение в конце коридора. И так же как он – остановились.
Уж не знаю, зачем в обычной больнице, в хирургическом отделении, пусть даже гнойном, была такая изолированная палата. Но помещение было разгорожено стеклянной стеной, с маленьким тамбуром-шлюзом, где горела фиолетовым светом бактерицидная лампа на стене. За стеной, в маленькой палате с выкрашенными в зелёный цвет стенами, с умывальником и унитазом в углу, лежал на металлической койке (между прочим – застеленной белой простыней) Руслан. Парень был в одних трусах и, судя по пятнам, недавно обмочился. Неудивительно – он то и дело крутил головой и подёргивался в беспамятном бреду…
Рядом с Русланом на тумбочке стояла пластиковая бутыль с водой и электрический фонарь с лампой дневного света.
Ещё один фонарь был снаружи, на столе. Рядом с гудящим автоклавом, какими-то инструментами в лотках, пузырьками и пробирками. Ещё на столе лежал простенький мобильник с пятью пропущенными звонками. Номер звонившего был неопределён. На одиноком стуле был брошен белый медицинский халат.
Вообще эта комната выглядела очень аккуратно прибранной. А судя по шумящему автоклаву, светящейся бактерицидке и шороху вентиляции – ещё и подключённой к электричеству. Я нашёл выключатель, щёлкнул – внутри выключателя что-то подозрительно затрещало, но над головой неохотно, с задержкой, загорелось несколько трубок дневного света. Примерно четверть из имеющихся.
Виктории, разумеется, тут не было.
– Мы опоздали, – сказал Михаил, глядя сквозь стекло на Руслана. – Мальчик заболел. Проклятие! Если бы мы изолировали его утром…
Юноша снова забился на койке. Зашарил рукой, то ли бесцельно, то ли пытаясь найти воду. Зацепил бутылку, та упала на пол, вода струйкой потекла по полу.
Руслан застонал. Звук шёл не от палаты, а от стола – я приподнял лист бумаги, под ним обнаружилась включённая «радионяня» в виде смешной чёрно-белой панды. Глаза панды светились зелёными огоньками.
– Ему плохо, – пробормотала Настя. – Ему же очень плохо…
– Ему не плохо, он умирает, – сказал я. – Настя, проверь всё, попытайся понять – успела Виктория взять пробы вируса или нет…
С трудом оторвав взгляд от Руслана, Настя подошла к автоклаву, глянула на огоньки, стала разглядывать инструменты на столике. Михаил подошёл к стеклу, всмотрелся. Попросил:
– Настя, дай фонарик…
Яркий луч света упал на лицо юноши, тот замотал головой, словно пытаясь его прогнать. Теперь ярко-красная сыпь была видна совершенно отчётливо.
Ветрянка.
Или суперветрянка.
Или смертельная ветрянка.
Или московская ветрянка.
В общем, как-нибудь врачи её назовут.
