полу, выцарапывая цемент из щели между блоками, я думала о «Графе Монте-Кристо», книге о мужчине, по ошибке угодившем в тюрьму и пытавшемся сбежать из замка Иф, каким бы невозможным ни казался его план.
Мое заточение тоже невыносимо. Если я и проберусь через одну стену, то откуда мне знать, что смогу миновать другую? Но поддаваться сомнениям нельзя. Поэтому я ем, сплю, пишу в этом блокноте и царапаю стену, когда знаю, что рядом нет консерваторов. Я превратилась в потерянную героиню собственного романа, не уверенную в его исходе. Я знаю лишь одно: нельзя останавливаться, что бы меня ни ждало.
Я больше не видела Джой, как бы ни высматривала ее из окна. Иногда по ночам я просыпаюсь в уверенности, что она наблюдает за мной через окно.
Это чувство сильнее сна. Оно почти осязаемое, как запах ее кожи в моих воспоминаниях. Но сколько бы я ни подбегала к окну в надежде увидеть сестру, темнота полна лишь моих несбывшихся надежд.
Надежда отошла на второй план, когда я отправилась в путь по суше. Ее почти не было, но что-то в моем разуме отвлекало меня от мрачной реальности.
Есть и другая причина, по которой мы с Брэндом перестали разговаривать. Возможно, я не пишу о ней, потому что рассказала свою историю до этого дня, и каждый день так похож на предыдущий, что я начала ограничивать себя.
Потому что, когда история закончится, мне больше не с кем будет разговаривать, и тогда я действительно останусь одна.
Слова, написанные на обратной стороне фотографии, которая находилась в блокноте после слов на предыдущей странице.
Блокнот, в котором я писала свою историю, украли ночью. Пишу последние слова на обратной стороне этой фотографии. Места мало. Я писала до поздней ночи, чтобы справиться с самым грустным и не испортить сегодняшний день тоже. Оставила блокнот на окне. Попыталась заснуть. Теперь он исчез. Мое сердце вновь разбито. От меня не останется даже моей истории. Она маленькая, но моя.
Я пришла сюда за собакой, а нашла погибшую сестру. Она ненавидит меня. Я растеряна.
Если ты найдешь блокнот, кем бы ты ни был, пожалуйста, добавь в него эти слова. Мой воображаемый друг. Все мои друзья воображаемые. Даже друг на этой фотографии: мальчик и его собака на краю конца света. Как бы мне хотелось поговорить с ним вживую — узнать его не только между строчек этой истории. Я писала для него, но теперь все потеряно. Счастливых концов не бывает. Меня звали Гриз. Пока.
Я вложила эту фотографию с последними словами между страницами книги, которую ты держишь в своих руках и читаешь сейчас. Сначала я перечитала все заново — всю историю целиком. Некоторые слова было сложно разобрать, строки плотно теснятся, чтобы сэкономить место, а иногда я писала так мелко, что теперь могу лишь догадываться, что там написано. Добравшись до конца, я решила вложить фотографию между страницами и объяснить, как моя история и эта фотография встретились и оказались вдали от того места, где блокнот был украден. Осталось несколько пустых страниц, но я думаю, что мне хватит.
Меня зовут Изабель. Моя мать считала это имя красивым. Так звали мою бабушку. Да, по желанию моего отца Изабель одним махом превратилась в Гризабель, когда я была ребенком и даже не умела ходить. Затем имя сократилось до Гриз. Теперь ты знаешь мое более красивое имя. Имя, которое совершенно не подходит мне.
Я не знала, хотя и подозревала, что мой блокнот украла Джой.
Я говорила, что меня спасли истории. Эта история спасла меня. Потому что Джой прочитала ее, и, словно волшебное заклинание или молитва — правильные слова в правильном порядке, — это изменило все. Или как проклятье. Возможно, проклятье — всего лишь отчаянная молитва, понятая неправильно.
В конце все-таки пролилась кровь.
Но сначала за моим окном послышался шум. Спустя два дня после исчезновения блокнота я вложила всю энергию и отчаяние в царапанье блока в стене под койкой.
Я царапала, долбила, скребла и чертыхалась до тех пор, пока у меня не заболели руки и мне не начало казаться, что я больше никогда не смогу разогнуть спину. Лежа в тесноте под койкой, я уловила шум и замерла.
Других звуков не последовало, но тишина казалась опасной, словно кто-то замер и тоже прислушивался.
Я тихо выбралась из-под кровати, легла на пол посреди камеры и посмотрела на окно, сквозь решетку которого проходил лунный свет.
«Ты больна?» — спросил голос.
Голос принадлежал Джой — но звучал иначе, чем в последний раз.
Я перестала дышать. Мое тело словно забыло, что это необходимо. Я пыталась понять, почему в ее голосе больше не было злости.
«Нет, я здорова, — ответила я. — Но устала находиться здесь».
«Хорошо, — сказала Джой. — Потому что я больше не надену эту чертову маску».
Я увидела, как она ухватилась искалеченной рукой за прутья решетки и забралась на выступ окна, закрыв собой лунный свет. Теперь она смотрела на меня.
Она выглядела удивительно. Я поняла, что Джой похожа на меня. И на маму. Она заплетала волосы в косу, как Бар. Возможно, из-за того, что я истосковалась по своей семье или просто по людям, я долго смотрела на свою сестру, пытаясь понять, как она отличается и чем похожа на нас.
«Джой», — наконец произнесла я.
«Мама не умерла», — сказала она.
«Нет, — осторожно ответила я. — Нет, не умерла. Она больше не говорит. Но она по-прежнему улыбается и любит, когда мы держим ее за руку».
Я медленно встала, словно опасаясь спугнуть сестру.
«Ей не понравится моя рука, — сказала Джой чуть дрогнувшим голосом. — Теперь это просто уродливая клешня».
Я подошла и взяла ее за руку. Джой вздрогнула и попыталась отпрянуть. Но я не позволила. Я лишь сжала ее крепче. Кожа, покрытая шрамами, была теплой и нормальной. Как обычная рука.
«Брэнд все рассказал мне, — сказала я. — Мне так жаль. Но я так рада, что…»
«Я знаю, — перебила меня Джой. — Я прочитала твою историю».
И мы замолчали, потому что внезапно нам нужно было сказать друг другу слишком многое. Но мы просто смотрели друг на друга. Наконец Джой расслабилась и больше не пыталась убрать руку. Она перевела взгляд на луну. Ее голос был хриплым, но уверенным. Только бледный лунный свет предательски подсвечивал слезы, стекающие по щеке.
Она
