Вечером занимаюсь по хозяйству: помогаю старику чинить забор, окучиваю картошку, чищу Андрея. Вообще отношения наши с Дементьичем самые прекрасные, видно, чем-то я ему приглянулся. Но завеем за тем не оставляю надежды в недалеком будущем встретиться с Вами в Вашей уютной квартире, и я сяду под висящей на стене рысьей шкурой в кресло, будем пить кофе; а может быть, я привезу в подарок от моего хозяина бутылочку особенно любимого им портвейна за номером семьдесят вторым и расскажу, как жил здесь — жизнью странной и упоительной.
Засим остаюсь искренне уважающий Вас
Тютиков Г.
Здравствуйте, дорогой и любезный, добрейший друг мой Олег Платонович! Добрый день, а может быть, вечер. Шлю Вам душевный привет и пожелания. Получил новое Ваше письмо и присоединяюсь к мысли о том, что многообразные проявления жизни в любой ее сущности не должны приводить человека в испуг и недоумение, а, наоборот, радовать ум, получающий пищу для дальнейших размышлений, а также сердце, исполняющееся высокими душевными устремлениями. Это так.
Я много раздумывал над случаем, который Вы описали в своем письме. Помните — о том, как в тридцатых годах, когда Вы служили техником-топографом в полевой экспедиции, случай произошел в одной из деревень, где была стоянка. Там мужик, пишете Вы, дружил с медведем несколько лет. Медведь к нему приходил из леса — обопрется на забор, смотрит, ждет, когда мужик с ним заговорит. А тот выходил к нему, садился на скамейку и разговаривал о своей жизни. И такая была дружба, что они уж под конец друг без друга совсем не могли. Но потом медведь не выдержал и задрал у этого мужика телку. Задрал, сел возле нее и стал печально ждать. Мужик вышел к нему, покачал головой, потом вынес ружье и убил его.
Из этого Вы делаете вывод, что взаимоотношения и обоюдные чувства человека и дикой природы возможны до определенного лишь момента. Может быть, Вы и правы, однако грустно, если это так…
Что касается меня, то я настолько закалился в нынешней моей обстановке, что уже как должное воспринимаю любой факт окружающей действительности, каким бы удивительным он ни казался.
К вопросу о Хухре. Мне удалось кое-что разузнать у деда. Поет эта жаба три дня в году, но прошли эти три дня или только еще должны настать — я не знаю, он мне не говорит. И, тем не менее, я все равно ее услышу — я упрямый, вы знаете.
Да, вот еще: в своем письме Вы, ссылаясь на научные данные, опровергаете факт существования в наших краях жаб-повитух, так как зоной их обитания считается Западная Европа. Я, к сожалению, не очень силен в географии и биологии и не знаю, что ответить на Ваше недоумение, желание же мое, подстрекаемое теперь еще и любопытством и страстью к истине, возросло. Может быть, это никакая и не повитуха, и тогда наука восторжествует наконец в этих местах, к нашему обоюдному удовольствию.
На днях получил получку и закупил в книжном магазине несколько томов писем классиков, которые и перечитываю вечерами с неизъяснимым удовлетворением. А еще приобрел подарок Егору Дементьичу — комнатную антенну для телевизора. Телевизора, правда, еще нет, но я думаю убедить старика в необходимости этой покупки в рассрочку, потому что она расширяет кругозор. Когда я преподнес ему подарок и высказал свое пожелание, он долго молчал и думал, затем произнес: «Это верно!» — после чего натянул между рогами антенны бечевку, нанизал на нее рыбу и отнес сушить на чердак. Ну что же, полезная вещь не должна оставаться без дела. Это было еще до того, как мы с ним совершили путешествие в лес по одному интересующему нас вопросу. А случилось все это дело вот как.
Вы помните, я писал про девушку, которая работает в столовой, ее зовут Валя? Представьте же себе, что Ваш покорный слуга сделал попытку познакомиться с ней. Райсобес ведь находится напротив столовой, об этом тоже было писано, и из окон нашего с Олимпиадой Васильевной кабинета отлично виден весь пребывающий там народ. Так вот, на днях я под конец рабочего дня выглядел момент, когда посетителей в столовой почти не было, и, собравшись с духом, отправился туда. Подойдя к раздаче, я со всей серьезностью сказал Вале следующее:
— Не соблаговолите ли Вы, любезная Валентина, разделить мой досуг сегодня на танцах?
Она долго смеялась (хотя ничего смешного я в своих словах не предполагал) и ответила, что, во-первых, я какой-то чудной, во-вторых, в четверг танцев нет, а в-третьих, с какой это стати она будет делить досуги с клиентами — ведь клиентов много, а она одна. Тут я пытался доказать, что я только отчасти клиент, а вообще-то молодой специалист и имею финансовое образование, но она в ответ посоветовала лучше как следует поесть, если уж я сюда зашел. Я не стал спорить, взял полпорции щей и две котлетки с гарниром и с расстройства скушал эту пищу, но без всякого аппетита. Это мое расстройство не прошло мимо глаз Олимпиады Васильевны. Она начала меня расспрашивать. Я сначала не хотел говорить и молчал, но потом все рассказал. Олимпиада Васильевна проявила глубокое сочувствие и дала такой совет: «Ты пошустрее, пошустрее — чего там, дело холостое!» Но этим ее советом мне вряд ли предстоит воспользоваться, потому что шустрее, чем в этот раз, не могу себя представить. Со своими грустными мыслями я пошел домой, долго сидел на крылечке и не шел в избу, даже когда хозяин позвал есть суп: во-первых, потому что был сыт, а во-вторых, очень переживал из-за своей несуразности. Старик вышел, покачал головой:
— Заболел, ли чо?
Я не ответил. Тогда он сел рядом, запалил цигарку и спросил:
— Душа болит, ага? Меня тоже этта как пальнуло в бок — свету невзвидел, пра! В огород выбрался, глядь — а это ребятишки взлезли на забор всем гамузом — ну, он на них возьми да и повались. Барахтаются, орут, сопливые, смех и грех с ними. Так чего загрустил, Генушко, ай влюбился? — Он развеселился, закашлял и ткнул меня локтем в бок. — Хорошо, если так. У нас девки гладкие, баские, нравность понимают. А могутные — о-о! — Старик зачмокал.
— Никакая она не могутная, — обиделся я.
Хозяин поглядел на меня со значением, приосанился:
— По работе сошлись али как?
— Не по работе. Там все больше старушки.
— Это верно, — сказал старик. — Дочь-та хоть чья?
— Вот уж не знаю. Все равно не любит.
— Как так — не любит?! Ишь ты, нравность-то свою распустила! Генку моего не любит! Ах, коза! Ну, небось! Да разве ж мы с тобой недостойные какие? Техникум закончили, простое ли дело! Поди ж ты, какая задача. Ты не переживай. — Он хлопнул меня по плечу. — Мы ее вырешим, не то еще вырешивали!
