Ознакомительная версия.
– Разве это возможно!? Я не ставил себе такой цели.
– Но постоянно стремился знать больше и больше!
– Само собой. Но ты не ответил мне про врача.
– Есть такой врач. Я давно с ним не связывался. Хотя он просил, время от времени, напоминать о себе.
– Вот как!? Прости, я должен остановиться, записать кое-какие данные на завтрашний день.
Они свернули на Тверской бульвар и остановились недалеко от театра имени Пушкина. Галкин достал из «бардачка» блокнот и набрал телефон бухгалтера. «Татьяна Петровна, это я – Петр. Простите меня! Вы еще не спите? Еще раз простите! Дело в том, что я не знаю, как у меня утром получится. Не могли бы вы мне прямо сейчас продиктовать суммы?» Бухгалтер согласилась, но просила подождать, пока найдет все, что нужно.
В машине на полке за задним сидением лежала папка с «полуфабрикатами» платежных поручений. Это были подписанные бухгалтером чистые листы и дискета с файлами «платежек» где уже были банковские реквизиты плательщика (Общества с ограниченной ответственностью «СКОН») и получателей, с которыми «СКОН» работал.
Бухгалтер продиктовала семь строчек. В каждой строке было: название получателя, номер договора или счета (с датой), по которому осуществлялся платеж и, главное, – сумма платежа.
Вместе с ожиданием все это заняло не больше пятнадцати минут.
«Шифровки?» – неожиданно резко спросил Чернов, когда Петя выключил телефон. Галкин не ожидал, что «техническая» пауза вызовет у Виталия такую ассоциацию. Даже при слабом свете, включенном, чтобы можно было писать, Петр заметил, лицо Виталия налилось кровью.
Оставаясь в кресле, Галкин перешел в режим очень слабой «вибрации». При этом со стороны он был еще виден, хотя несколько смазано, зато действия окружающих казались замедленными. Так легче было избежать неожиданной агрессии: герой наш осваивал все новые боевые приемы. Только непонятно, зачем. Иногда он спрашивал себя: «Неужели я собираюсь до конца дней своих постоянно с кем-нибудь воевать!?»
«Да, в своем роде, шифровки». – не стал спорить Петр.
– Агент?
– Агент фирмы «СКОН».
– Промышленный шпионаж? Так я и думал!
– А еще, что ты думал?
«Гнида поганая!» – Чернов потянулся руками к шее Галкина. Петя сжал его руки вместе так, чтобы пальцы сцепились и приказал: «Пока не разрешу, не разожмешь!» Он ощутил, что Чернов подвержен внушению, не столько по свойству натуры, сколько по внутреннему состоянию. А состояние было отчаянным.
Машина тронулась с места.
Виталий рычал: «Ну что, Сатана, справился? Теперь я для тебя – бешеный пес! Давай, убей меня! Что же ты медлишь? Боишься проблем со следами и с трупом? Конечно, будут искать! Ты же бахвалился, что умеешь продумывать. А то хочешь, я помогу. Я тоже умею продумывать!»
«Слушай, заткнись! – не выдержал Галкин. – И без тебя тошно!»
«Что я делаю?! – думал Галкин. – Ну куда меня понесло!? Все так осложнилось, не известно, как из этого выпутаться. Надо же так вляпаться!? Это чистой воды авантюра! Что я практически могу сделать? Ничего! Чтобы все получилось, нужны сумасшедшие совпадения. В жизни таких не случается – все равно, что пролезть сквозь игольное ушко!»
Они спустились по Никитскому бульвару к Арбатской площади, проехали по Бульварному кольцу, повернули на Гоголевский бульвар, выехали на Пречистинскую набережную. Это было не яркое (шел 1995 год) не шумное сердце Москвы – не представительная парадная сердцевина для иностранцев, а нечто родное и доброе, как, возможно, для римлянина – старые улицы, сбегавши к площади Испании.
На сердце стало теплее. Постепенно к Петру возвращалось спокойствие, вера в то, что правильный выход найдется, что чутье и везение не оставят его. И если надо будет пролезть в игольное ушко, он с этим справится.
Запахло сыростью. Справа, внизу, подмигивали отражавшиеся в водной ряби огни. Это уютное подмигивание рождало чувство покоя, как будто в воздухе над рекой оживала улыбка.
Какое-то время они ехали молча. При этом, мысленно, Галкин, «взвешивал» время, как некую массу, на внутренних прецизионных весах: «Так! Еще нужно молчать. Так! Еще можно молчать. Все! Дальше, это – невыносимо!»
Только когда проехали набережные (Кремлевскую, Москворецкую, Котельническую, Гончарную), свернули на Народную улицу и выехали на Таганскую площадь, Галкин снова заговорил:
«Однажды в Риме, когда я брал из карманов Баркова сменные диктофоны, мне попался чудный трофей»!
«А ты и в самом деле, – вонючий шпион!» – вставил Виталий.
– А хочешь узнать про трофей?
– Плевал я на…
– Фото Светланы Бульбы, я думаю, не случайно оказалось в кармане Баркова.
– Врешь! Где это фото?
– Где положено. Вернул Тарасу в этот же день.
Виталий фыркнул.
– Я не правильно поступил?
– Ты – слишком правильный!
– Это как понимать?
– Лучше бы отдал мне. Я ведь был рядом!
– Откуда мне знать, что ты и есть вонючий шпик по кличке «Шериф»! Но каков наш Игорь Николаевич!? Он хранил это фото у самого сердца!
– Старый козел! Он был жаден и падок до девок. Но жёны от него уходили: он детей иметь не хотел.
– Зато о тебе заботился, как о родном. Даже в Москву перевел.
– Мы и в самом деле – родня. Но перевел он меня по другой причине. Когда случилось несчастье и я потерял самых близких, только возможность изредка видеть Светлану позволяла хоть как-то мириться с жизнью. Но старик это видел и поспешил спровадить меня с глаз долой. А мне здесь совсем стало худо и я угодил к Александру Михайловичу.
– Это кто?
– Доктор Левин из клиники (улица Рассолимо одиннадцать). Я о нем говорил.
– Древние говорили: «Не возжелай жены ближнего твоего!» По сравнению с Бульбой, ты ведь тоже – «старый козел».
«Старый конь, – говорят, – борозды не портит». Ничего я не возжелал, только глядел на нее, как на икону. А ты чего ею интересуешься? Тоже глаз положил? Когда-нибудь раньше живьем ее видел?
– Только мельком.
– То-то и оно! Представляешь, не испугалась, прилетела в чужую страну выручать муженька! Богиня!
Тем временем машина пролетела над Яузой, по Садовому кольцу, мимо Курского вокзала, мимо Красных ворот, по Садовой-Каретной, под Триумфальной площадью. Сделав петлю, они пересекли собственный маршрут.
«Стало быть, она – богиня, а мне уместнее всего было бы не родиться совсем или исчезнуть», – подумал вслух Петя.
«Именно так», – согласился Чернов. Он успокоился, вероятно, устал и теперь выглядел несколько вялым.
– Как ты себе это представляешь?
– Что именно?
– Мое исчезновение.
– Ты знаешь, это может быть даже красиво!
Его губы еле шевелились, но глаза были широко открыты, будто он вглядывался в видимую только одному ему картину.
Ознакомительная версия.
