в Ашане помидоров, а порезать было нечем».
Сталин не вмешивался, и Васечкин и принялся размещать текст везде, начав с оружейного форума.
Звонок застал его, когда он решил малость отвлечься и пошел скачивать сериал с рутрекера. Звонил Лаврентий.
– Ты че? Совсем ку-ку? – начал он, не поздоровавшись. – Ты ваще че творишь?
Петя сначала было испугался. Но Сталин на шее чуть потяжелел, и Васечкину стало как-то неудобно показывать ему свою слабость.
– Быстра вдахни, мэдленно выдахни, – посоветовал вождь.
Васечкин так и сделал. Как ни странно, в голове несколько посвежело.
– И тебе не хворать, Лёша, – сказал он, как бы намекая, что Лаврентий не поздоровался. – Тебе чего надо?
– Ты херню постишь, убери быстро, – распорядился Лаврентий.
Тут Васечкин ощутил нечто, доселе незнакомое. Это было чувство собственной правоты. В которой, оказывается, была сила – вот прямо так, как говорил Сергей Бодров в старом фильме «Брат-2». Чувство было просто-таки бодрящим.
– А почему я должен что-то убирать? – спросил он. – Я написал как было. Все правда.
– Совсем, что ли, крыша поехала? Если Серёжа это увидит, ты понимаешь, что он с тобой сделает? – Голос Лаврентия стал страшен. – Серёжа человек серьезный, и у него есть серьезные друзья. Я тебе помочь не смогу.
Васечкин открыл было рот, чтобы сказать, что у него тоже есть серьезные друзья… что он купит травмат… что он напишет заявление в милицию… что он… что он… ну где же Сталин с его советами?
Сталин молчал. Даже не давил ему шею – просто молчал. Пете почудилось, что он сейчас хихикнет и скажет что-то вроде «а вот теперь тебе точно пиздец», после чего спрыгнет с его шеи и спрячется в кастрюле.
Васечкина накрыл внезапный и острый приступ паники.
Тогда он сделал так, как советовал ему Сталин, – быстро вдохнул (это получилось отлично) и попытался ме-е-едленно выдохнуть. Оказалось, что при панике грудь трясется, так что выдох получился каким-то неубедительным.
– Чего молчишь? – осведомился Лаврентий.
– Очень жаль, что не сможешь, – на автомате ляпнул Серёжа. – Бывай здоров, – быстро добавил он и так же быстро нажал кнопку отбоя, чтобы еще чего-нибудь не наговорить.
Он еще немного посидел у экрана. Было очень жалко себя, вот прямо до слез. Мир был злым, несправедливым, в нем царили Серёжи, они забирали себе все самое вкусное, а ему, Петеньке-Петюнечке, оставляли объедки. А теперь они его, наверное, может быть даже побьют. Причем самым страшным в этом была не боль – это бы ладно, – а непереносимое унижение битого. Наверное, он бы поплакал в подушку, но этому мешал все тот же Сталин на шее. Невозможно по-настоящему отдаться горю, когда у тебя на шее Сталин. Вот этот факт Васечкин, что называется, осознал и прочувствовал.
Тогда он задумался, что же ему делать дальше. Никакие мысли не шли на ум. Вождь народов, сидящий на плечах, безмолвствовал.
– И что мне теперь делать, товарищ Сталин? – наконец спросил Васечкин.
– Я жэ сказал – варыт суп, – с неудовольствием сказал вождь народов. – Иды пакупай прадукт па спыску.
Одеваясь, Васечкин выяснил, что Сталину его одежда никак не мешает. По ощущениям, вождь народов располагался где-то в районе воротника. Васечкину сверлила голову мысль, что Сталин голый, а значит, на воротнике у него, у Васечкина, наблюдается важная часть сталинского тела, а именно залупа. Он чертыхнулся про себя и постановил об этом не думать.
Через час с четвертью Петя тащился обратно к подъезду. Сумки с продуктами били по ногам.
Сталин не позволил ему затариться в привычном продуктовом на углу, назвав его «тьфу» и еще что-то добавив про армян. В «Пятерочку» Васечкин не пошел сам – ну то есть пошел, но вовремя почувствовал, как нервно сжимаются колени вождя народов на его тощей шее. В конце концов он взял почти все нужное на небольшом рыночке, который Сталин назвал «аграбыловка» (Васечкин этого слова не понял), но покупать все-таки разрешил.
Хуже всего было с мясом. Петя никогда его не готовил сам, а сырых кусков туши так и вообще побаивался: к ним и прикасаться-то было неприятно. Теперь он потерянно брел мимо прилавков, смотрел на красные куски, не зная, какое хорошее. Вождь народов помогал только хмыканьем и ехидными советами типа «а ты панюхай». В конце концов Васечкин действительно понюхал. И вдруг понял, что мясо пахнет и что вот именно этот кусок мяса пахнет неприятно, тухлецой какой-то. Сталин на шее одобрительно ерзнул, и Васечкин гордо прошествовал дальше.
То, что Сталина никто, кроме него, не видит, Васечкин понял сразу, как только вышел на улицу. Никто на него не смотрел и удивленного лица не делал. Только цыганка у перехода зыркнула недобро и оскалилась, да еще какая-то совершенно безобидного вида старушка с носиком картошкой при взгляде на Петю охнула и перекрестилась. Но это было и все. Остальные шли мимо, обращая на Васечкина внимания не больше, чем на любую другую часть пейзажа.
Мясо он в конце концов купил – уже пройдя весь ряд, у огромной, недоброго вида тетки. Раньше он к такой никогда не подошел бы, но тут Сталин почему-то стал настойчив и буквально погнал Петю к ее прилавку. Тетка посмотрела на парня неприязненно и буркнула «слушаю» так холодно и равнодушно, что Васечкину захотелось бежать. Вместо этого, заикаясь, он изложил свою проблему. Узнав, что Петя собирается варить борщ, тетеха несколько подобрела и подняла на прилавок здоровущую мясную кость. При виде которой Васечкину вспомнилось слово «мостолыжка», невесть когда и где слышанное. Однако пахла кость не противно, а стоила недорого, так что Петя ее себе и прибрал.
Потом еще пришлось идти за подсолнечным маслом и лаврушкой – это были продукты магазинные, на них пришлось потратить дополнительное время. Когда он уже выходил из магазина, вождь народов ехидно поинтересовался, много ли у него в доме соли. Пришлось возвращаться, проклиная все на свете, и покупать соль. А заодно и перец, и сметану, и томатную пасту. А также два яблока и лимон – совсем уж неизвестно зачем.
Пару раз звонил телефон. Оба звонка были от работодателей. Васечкин по опыту знал, что разговоры с ними бывают долгими. Раньше он бы все равно взял трубку и, укрывшись где-нибудь от холодного осеннего ветерка, стал бы слушать и даже пытаться что-то запомнить. Но с неудобными грузами – сумками и Сталиным – это было слишком уж тяжко.
Уже в подъезде телефон зазвонил снова. Петя не стал даже смотреть, кто звонит – все его усилия были направлены на то, чтобы, не выпуская из рук сумок (пол был очень грязный), исхитриться нажать кнопку лифта.
