вождем народов.
– Мнэ? – удивился Сталин. – Ты же мэня вызваль.
Признаться, что вызов произошел случайно, Васечкин побоялся.
– И теперь что? – нашел он максимально нейтральную формулировку.
– Тэпэр я буду табой рукавадыт и направлят, а ты будэш слюшаца и панымат, – кратко и емко изложил Сталин всю программу.
– А по-другому никак? – безнадежно, уже зная ответ, спросил Васечкин.
– А как ишо? – удивился сидящий на шее. – Я дэтский Сталин. А ты малчык.
– Я не мальчик! – взвизгнул Васечкин.
– У тэбя жэнщын биль? – спросил Сталин.
– Иосиф Виссарионович… – просительно сказал Васечкин.
И тут же получил по затылку маленьким, но твердым кулачком. Это было очень больно.
– Мэня называть «товарищ Сталин». Других слов не гаварыть. Смырно сидэть, – распорядился пельменный монстр. – Ты поняль мэня или ударить тэбя?
– Я понял вас, товарищ Сталин, не бейте меня, пожалуйста, – попросил Петя. – Разрешите обратиться.
– Нэ разрэшаю, – заявил Сталин.
– Но товарищ Сталин! – начал было Васечкин.
– Ти нэ отвэтил на мой вапрос, – объяснился вождь народов. – Так у тэбя жэнщын биль?
– Нет пока, – с ненавистью прошипел Петя.
– Значит, не биль. Значит, малтчик, – закруглил Сталин. – И это нэ я гаварю. Это ти сам это гаварыл. Вчира.
Петя с трудом вспомнил, что около трех ночи он и в самом деле сидел в каком-то чате для школоты и раздавал ценнейшие советы по пикапу, пока не посрался с другим гуру пикапа и не был забанен.
– Да это я так просто, – сказал он.
– Вот имэнно, – в голосе вождя народов прозвучало что-то вроде удовлетворения. – Мужчын нэ обязатэльно имэл женщын. Это так, пюстяки. Но мужчын нэ гаварыт так просто, – последние два слова вождь народов произнес с крайним презрением.
Васечкин осекся. В принципе-то, Сталин был прав: настоящий мужчина должен знать цену словам, и все такое. То же самое говорил и Лаврентий. Лаврентий вообще любил поговорить на эту тему – что должен и чего не должен настоящий мужчина. Эту тему любила поднимать и Маша – особенно когда ей было нужно от Васечкина что-то совсем уж тяжелое и неприятное и Васечкин пытался отпихнуть от себя наваливаемую на него ношу.
С другой стороны… Наверное, Сталин будет делать из него настоящего мужчину? Сильного, смелого, безжалостного, и все такое? Который всего добьется и завоюет власть… Ну да, конечно! Сталин же гений власти. Власти Васечкину хотелось, наверное, даже больше, чем секса. Во всяком случае, это был хоть сколько-нибудь реальный путь к сексу: стать очень большим начальником, а лучше – великим тираном, как тот же Сталин. Это давало шанс на женское внимание.
– И что же мы будем делать, товарищ Сталин? – замирая от сладкого ужаса, спросил Васечкин.
– Для начала, – Сталин сделал небольшую паузу, – мы будэм варыть суп.
– П-п-почему? – У Пети было такое чувство, будто он с размаху налетел на резиновую стену: не то чтобы больно, но неожиданно и довольно обидно.
– Я же сказал, – в голосе Сталина прорезались нетерпеливые нотки. – Что ты кюшаеш?
– Пельмени, – растерянно сказал Васечкин.
– Это ты называишь такое «пэлмени», – наставительно сказал отец народов. – А мы, балшэвыки, называем это тьфу!
Петя подумал. В принципе, Сталин и тут был прав, даже и спорить-то было нечего. Пельмени были действительно тьфу. Но очень не хотелось варить какой-то там суп, а потом его еще и есть. Васечкин был уверен, что суп его приготовления окажется абсолютно несъедобным. К тому же он вообще не любил супы.
– А можно что-нибудь другое? Не суп? – жалобно попросил он.
– Пачиму? – спросил Сталин. Без особого, впрочем, удивления.
– Не люблю суп, – признался Васечкин. – Он невкусный.
– Суп нэвкюсный, – строго сказал вождь народов, – патамушта его плохо гатовят. Кто гатовил твой суп?
– Не знаю, – сказал Васечкин, подумав. – Это в детском саду было.
– Панятна. А дома?
– А дома бабушка, – сказал Васечкин.
– Странна. Бабушка абычна гатовит вкусна. Ана была какая бабушка? Па мами или па папи?
– Мамина мама, – ответил Васечкин. – Мама с папой развелись.
– А-а-а. Панятна. В доми нэт мущыны. И гатовить вкусна нэкому и нэзачэм. Бабы лэнивыэ и паэтому бэз мущыны все делают плоха. Это все уклонизм. Мы, балшевики, нэ уклоняемся. У тэбя есть балшой каструля?
С этого момента начался какой-то мрак.
Для начала Сталин продиктовал список продуктов и потребовал, чтобы Васечкин его записал. Список был устрашающим: он включал двенадцать наименований. Петя уныло подумал, что на это у него уйдут все деньги.
Однако это было только начало. Дальше Сталин потребовал осмотра кухонной посуды и оборудования. Посуду, а также вилки и ложки вождь народов в целом одобрил. Однако нож, который Пётр извлек из кухонного шкафчика, вызвал у отца народов бурю негодования.
– Это нэ нож! – говорил он, сжимая несчастную Петину шею коленками. – Это тьфу! Это тупой жэлэзяка!
– Нормальный нож, – попробовал было спорить Васечкин. – Просто незаточенный.
– И это тожэ! – продолжал гневаться Сталин. – Но он савсэм кароткый! Как ти будэшь им рэзат капуст?
Васечкин сел за интернет и стал выяснять, сколько стоят большие кухонные ножи. Оказалось, что их море, от самых простых до керамических и из дамасской стали. Но даже самые простые ножи не стоили меньше шестисот-восьмисот рублей. Для Васечкина это были деньги не то что в принципе неподъемные, но ощутимые. Тратить их на подобную покупку не хотелось.
Тем не менее размышление дало некий плод. Васечкин вспомнил, что у него был вполне приличный кухонный нож. Даже два. Один сломал Лаврентий, показывая, как лихо он может открыть банку с тушенкой. После чего сразу же объяснил Пете, какой он, Петя, жалкий и ничтожный – потому что у него такие плохие ножи. Васечкину было очень стыдно.
Второй нож, подлиннее, унес приятель Лаврентия, Серёжа. Лаврентий иногда брал его с собой, когда заходил к Пете. Это был сурового вида молчел в кожаной куртке. Маше такие нравились, но не сразу. Кажется, в тот день Серёжа наконец-то набился провожать Машу. Зачем ему понадобился Петин нож, он не объяснил – просто провел пальцем по лезвию и сообщил: «Ножик годный, надо для одного дела, я возьму». Пете отдавать нож не хотелось, но не вырывать же его из рук Серёжи? Грубить и требовать чего-то от друга Лаврентия он тоже не посмел. Пришлось соглашаться.
Было это недели две назад. По меркам друзей Васечкина, это было долго. Тем не менее можно было попробовать позвонить Серёже и узнать, где нож. Проблема была в том, что у Васечкина не было Серёжиного телефона, а звонить Лаврентию ему было невыразимо страшно – ведь он был перед ним виноват. Оставалась Маша: у нее мог быть телефон Серёжи. Перед Машей Васечкин был виноват тоже. Однако Машу он боялся все-таки меньше.
