— Без журналов, — произнес я вполголоса, — никак нельзя удостовериться, что даже новые законы, и вправду, были нарушены. Таким образом, тайна становится еще более интригующей.
— Хитченс, она же просто свинья, — заявил полицейский, смотревший на вещи просто. — Она свинья, с виду похожая на маленькую девочку. Что это такое, как не преступление в области ГИ?
— Если Хеманс говорит правду, — пояснил я, — прикладная гомеотика с юридической точки зрения не имеет ничего общего с генной инженерией. Конечно, недостающие гены — один и четыре десятых процента от общего их числа — он по большей части должен был ввести искусственно. Но даже если бы он попытался просто пересадить их или импортировать, у него ничего бы не вышло по тем же самым причинам, по каким обычно проваливаются попытки трансплантировать гены целыми блоками. При условии, что он мне не солгал, — а я склонен ему верить, — его способ гораздо лучше и к тому же не противоречит закону. Если дойдет до суда, нам останется лишь надеяться, что резервные копии журналов тоже уничтожены… поскольку если они существуют, то Хеманс, Ролингфорд и Брэдби построят на их основе удачную линию защиты, и мы будем выглядеть законченными идиотами.
— Этого не случится, — провозгласил непременный вице-секретарь. — Если после помилования они не хотят валяться под забором, они пойдут на сделку. И секреты свои выдадут, и подписку о неразглашении дадут. Вопрос в другом — смогут ли другие повторить их исследования, вдохновленные знанием — или просто слухом, — что такое возможно.
— А кому такая идея в голову придет, кроме полных психов? — вопросил главный инспектор. — Неужели вы думаете, что на свете полно субъектов, которые мечтают штамповать подложных людей? Упертые борцы за свободу животных — и те не осмелятся бороться за право каждой хрюшки ходить в платье и на двух ногах. Мы живем в реальном мире. Некоторые животные более равны, чем другие — и это мы. Так было и так будет.
Пришла пора брать быка за рога.
— Вы не принимаете Алису всерьез, а зря, — объявил я. — Вы плохо расслышали то, что сказали она и Хеманс. Вообразите, что она права. Вообразите, что она — не свинья, которая прикидывается человеком. Вообразите, что она действительно человек.
— Это не так, — отрезал полицейский. — С генетической точки зрения она свинья. И точка.
— Судя по ее словам, — продолжал я, — генетика тут совершенно ни при чем. Человек — это тот, кто ведет себя по-человечески; а ее братья и сестры были расстреляны, так как не верили, что их собратья по человеческому роду откроют огонь по кучке безоружных детей. Без сведений об ее успеваемости в школе, и пока она не согласится на новое тестирование, точный интеллектуальный коэффициент Алисы останется для нас тайной, но, судя по нашему с ней разговору и уверениям Хеманса, я готов побиться об заклад, что он даже выше, чем у среднестатистической девочки-подростка. А вы не желаете сделать вывод из этого факта.
— Раз свиньи в людском обличье умнее настоящих людей, это еще один резон постараться, чтобы все свиньи на свете так и остались в своих свинарниках, — настаивал представитель Спецслужбы. Министр пока довольствовался ролью слушателя.
— Если Хеманс говорит правду, — продолжал я, игнорируя реплику полицейского, — он и его коллеги сделали ее человеком безо всякой пересадки генов. Это подтверждают и анализы ДНК убитых. Как подчеркнула сама Алиса, разница между шимпанзе и человеком очень мала. Важнейшие отличия — в гомеотических генах: генах, управляющих реализацией других генов. Эти гены решают, какие клетки развивающегося эмбриона на стадии специализации станут тканью печени или нейронами, а также диктуют расположение структур, образуемых этими специализированными клетками внутри обрамляющей, так сказать, анатомической формы. Если у вас есть альтернативный механизм управления, который возьмет на себя труд этих руководящих генов, надобность в них отпадает… Пока у эмбриона, с которым вы работаете, не исчерпаны запасы генов, изготавливающих все нужные вам виды специализированных клеток, вы можете придать растущему эмбриону сходство с кем угодно. Вы сможете делать людей из свиней и коров, из тигров и слонов и наоборот.
— Чушь, — отрезал полицейский. — Вы сами все время толкуете, что им пришлось восполнять недостающие гены. Те, которые и делают нас людьми.
— Верно, — согласился я, гадая, как объяснить проблему совсем уже на пальцах и сколько мне еще придется потеть, пока до него дойдет. — Вплоть до сегодняшнего дня я полагал, совсем как вы, что недостающие гены нужно пересаживать, либо синтезировать из библиотечных ДНК и импортировать в клетки; но с целыми блоками генов это обычно не удается, поскольку иметь ген — это еще не все. Нужно управлять его реализацией — этим-то и занимается прикладная гомеотика. Мы настолько привыкли к трансплантационным методикам генной инженерии, что утеряли из виду другие подходы, но Хеманс и его друзья мыслят нестандартно. Людьми мы становимся не в результате пересадки генов. Новые гены наш организм выращивает на месте. В человеческом геноме три биллиона пар нуклеидов, и лишь считанные миллионы из них реализуются на практике. Остальные мы обычно именовали «пустопорожней ДНК» — но это ужасная клевета. По большей части они представляют собой сателлитные дублирующие структуры, но среди сателлитов затерялись сотни тысяч увечных генов и псевдогенов, и все они посредством активных «прыгающих генов» постоянно передаются новым поколениям клеток.
Да, у свиней есть гомологические гены всего для девяносто восьми и шести десятых процента наших генов, но также у них есть гомологи почти для всех протогенов, ответственных за наши отличия от свиней. И эти протогены не просто присутствуют в геноме свиньи — большая их часть даже расположена в надлежащих локусах. Хеманс, Ролингфорд и Брэдби могли обойтись без пересадки человеческой ДНК — им достаточно было повозиться со свиной ДНК, которой они уже располагали. Вспомним, что сказала Алиса, когда я был у нее в плену в Стране Чудес: это можно проделать и со свиньей, и с коровой — а поскольку общий предок, через которого мы в родстве с крысами и летучими мышами, помоложе того, который объединяет нас со свиньями, это можно, по-видимому, проделать еще с сотней или тысячей других видов.
— И все равно — чушь, — повторил полицейский, точно какой-нибудь упрямый ген-сателлит, помешанный на безнадежной идее возобладать над всем геномом.
— Допустим, вам не по душе логические следствия, вытекающие из этого факта, — устало проговорил я, — но это еще не повод считать его чушью. Мне точно неизвестно, каким образом делал это Хеманс, поскольку он будет молчать, пока не получит от нас каких-либо гарантий, но я уже знаю, где искать секрет фокуса — потому что мне заведомо известно, что он осуществим. Вероятно, самое легкое тут — трансформировать и включить протогены, поскольку сейчас все генетики мира увлеченно пытаются освоить не только чтение, но и письмо на языке нуклеидов. Я почти уверен, что смогу этому научиться. Если бы еще придумать, как оттянуть филотипическую стадию эмбриона — то есть момент, когда контроль над развитием эмбриона переходит от материнской яйцеклетки к его собственным генам, — тогда я, возможно, сумею отключить гомеотические гены вообще. Поскольку у некоторых видов филотипическая стадия наступает гораздо позже, чем у других, загвоздка не так уж велика. Из научных статей, опубликованных Хемансом, Ролингфордом и Брэдби до того, как они обосновались в поместье Холлингхерст, следует: по-видимому, они использовали материнские ткани человека в качестве медиатора процесса эмбриональной индукции. Разумеется, это не генная инженерия — закон не запрещает межвидовую пересадку зрелых тканей или выращивание тканевых культур с использованием соматических клеток человека. Поверьте мне, сэр: прикладная гомеотика — новая самостоятельная отрасль биотехнологии. Все существующие законы к ней неприменимы.
