Или дай ему фантик и пойдём смотреть на Басю, или не давай, и тогда отправимся спать.
— Вот взял бы и дал, — сказал Культя сердито.
— Я бы дал, да у меня больше нету.
— А если эта Бася какая-нибудь чувырла?
— Вот тогда я ему точно в глаз врежу.
— Врежешь? Прямо в глаз?
— Врежу. И в глаз, и в ухо!
— Слыхал? — критик нагнулся к попрошайке.
— Слыхал, слыхал. Я же не глухой. И не дурак. Не остолоп, во всяком случае, не дундук. Если предлагаю Басю, значит, Басю, а не дырку в кармане.
— Ты мне её покажи сначала, а потом я тебе фантик вручу.
— Эх, до чего неглупый человек, прямо до одурения. Да коли я тебе её вперед продемонстрирую, так ты потом и знать меня забудешь. Скажешь — а кто ты тут такой? Чего вертишься под ногами, чего хочешь? И всей пользы от тебя будет, разве что, выпросить чего. Только выпрашивать-то дело нелёгкое. Особенно у таких, как ты. Несговорчивых. Непокладистых. Хитроухих и жадноглазых. Да ещё с другом вырубалой в придачу. Так что не вижу я пользы. Не примечаю. Сомневаюсь я в получении пользы. Так сильно сомневаюсь, что и идти никуда не хочу. Тем более, что у тебя и фантиков-то нет. Вот только таз дырявый. Гнилой весь. Никудышный совсем. Выбросить такой — и никакого убытка. Разве что, по башке кому заехать. Так я ж не вырубала…
Культя тем временем уже вытащил фантик и замахал им перед носом попрошайки.
— А? Что это? Фантик, вроде? Ну-ка, ну-ка. Точно — фантик. Жаль только, что один. Вот если бы два было, так я бы заторопился, так сразу и заспешил, так прямо и сорвался бы с места. И прямиком к Басе. Прямёхонько к нему. Никуда не сворачивая.
— Достаточно и одного, — твёрдо сказал Культя.
— Достаточно-то достаточно, но вроде бы как и маловато. Два было бы лучше. А три — так прямо и хорошо. Даже замечательно. А уж если бы четыре или пять, так…
— Или один, или ни одного. Решай, и побыстрее. Моё терпение уже иссякло. На исходе моё терпение, понимаешь? На пределе. — Культя сделал вид, что кладет фантик в карман.
— Ах, до чего нетерпеливый. Ну что с тобой делать? — Сява вскочил. — Давай, так уж и быть, свой фантик. Ладно уж. Один так один. Так уж тому и быть. Так уж оно поди и пусть. Пропади всё пропадом. Провались в тартарары. Пусть я буду в убытке. Пусть разорюсь. О, горе мне, горе! О, тоска зелёная, зыбучая!
Кнут приподнял попрошайку за шиворот.
— Веди, — приказал.
Всю дорогу Сява причитал, как мало ему дали, как ловко его облапошили, обдурили, обжулили и даже почти что обобрали. Он выражал глубокую надежду, что, оценив по достоинству прелести Баси, его всё-таки вознаградят в самом ближайшем будущем, а может быть, и сразу, или даже прямо сейчас, авансом. Потому что авансом он попросил бы поменьше, совсем чуть-чуть, а вот потом, когда они увидят и ахнут, после того, как они получат райское наслаждение, то так просто они от него не отделаются, тогда уж придётся рассчитываться сполна.
День доживал последние мгновения. Солнце покидало небосвод, прячась в неведомую бездну за край земли. Ночь торопливо укутывала город пушистой темнотой. Последние дни бабьего лета расставались с теплом, щедро источая его от нагретых глыб железобетона.
Сява нёсся впереди, ловко огибая всевозможные препятствия. Вдруг он затормозил и, указав рукой на несколько песчаных нор, крикнул:
— Вот тут Бася обитает. Басюля. Эй! Эй! Хватит дрыхнуть! К тебе гости. — Сява нырнул в проход между грудами обломков и исчез.
— Бася, — позвал Культя, робея от ожидания.
— Чего вам? — послышалось из норки.
— Ты Бася? — спросил Кнут.
— Ну, Бася. Чего надо?
— Нас Сява привёл. Рекомендовал, так сказать.
— Вам что, полюбиться захотелось?
— Э-э-э… Ну да, в общем. — Культя подмигнул другу.
— А фантики у вас имеются? Или продукты? Только я картошки и тыквочки не жалую. Мне бы мясца…
— У меня фантики есть. — Культя начал слегка дрожать.
В норке кто-то зашевелился, потом показались ноги, потом довольно-таки объёмистая задница…
Культя от нетерпения начал дергать завязки на своих штанах.
…Из норки выполз… вполне упитанный лысый мужичина с огромными пышными усами. Окинув гостей уважительным взглядом, он приветливо заулыбался и принялся стягивать свои необъятные штаны.
— А где же Бася? — заикаясь, спросил Культя.
— Вот он я. — Мужик кокетливо шевельнул бедрами.
— Так ты ж вроде бы не баба? — удивился критик.
— А чем я хуже? — обиделся толстяк. — Ты сначала попробуй, а потом сравнивай.
— Вот ещё! — вспыхнул Культя. — Да лучше я…
— Дело хозяйское, — покорно согласился усатый. — А ты как? — подмигнул он Кнуту и игриво повёл бровями.
Вырубала презрительно сморщился, закатил глаза, сжал кулаки и выпустил воздух сквозь зубы.
— Понятно. Игнорируете. А зря. Плату я прошу меньшую, чем бабы, а подмахиваю не хуже. Имею постоянных клиентов. Некоторые без меня жить не могут. Влюбились.
Кнут перестал пыхтеть, в задумчивости покрутил глазами и спросил:
— Значит, клиентов тебе Сява поставляет?
Бася смерил вырубалу пытливым взглядом и, перестав кокетничать, осторожно огляделся. Пути к отступлению не было. Культя, поняв замысел друга, уже стоял сзади. Толстяк покорно опустил голову.
— Ладно, бить мы тебя не будем, — пообещал вырубала. — Но ты расскажешь нам, как разыскать Сяву.
— Сяву?
— Сяву, Сяву, другой нам не нужен.
— А что вы с ним сделаете?
— Фантик свой заберём.
— Калечить не будете?
— Зачем нам его калечить? Хотя пару фингальчиков, возможно, изобразим. Аккуратненьких.
— Ну, если пару, то не беда, только бы не больше.
— Чего это тебе его жалко?
— Да мы с ним старые приятели.
— Вот как?
— Когда-то мы с ним очень любили друг друга, а потом он решил бабу попробовать. Да только попалась ему, видать, какая-то некачественная, что-то у нее с этим делом было не в порядке. В общем, чем-то напугала она его шибко. С тех пор он и обессилел. Со страху, что ли. Вы не в курсе?
— Мы его проблемами не интересовались, — буркнул Кнут. — И твои нам тоже безразличны.
— Нам бы фантик свой вернуть, — встрял Культя. — Ведь он нам бабу обещал, а не пидараса.
— Понимаю, — горестно вздохнул толстяк. — Он многих обманывает. Это нехорошо.
— Так где, говоришь, нам его искать? — прищурился вырубала.
— Дайте слово, что не покалечите.
— Даю, — сказал Кнут.
— Честное Партийное?
Кнут замялся, затоптался, закряхтел.
— Слово Коммуниста, — нехотя выдавил он из себя.
— А ты? — обратился толстяк к Культе.
— Я? — удивился критик. Но тут же опомнился, выкатил
