и те, которые не доступны рядовым Коммунистам.
— У преданного члена Партии не должно быть потребностей, подозрительно граничащих с прихотями, — упрямился Культя. — Настоящий Коммунист должен кушать, сдавать Кал колхозникам, Партвзносы — Секретарям, да сплачивать свои ряды вокруг любимой Партии, которая обеспечила ему возможность жить в стране, первой в истории человечества завершившей строительство Коммунизма. Все остальное — лживые ценности капиталистов.
— И бабы? Про их потребление Члены Политбюро тоже не дают наказов.
— Бабы? — Культя зажмурился. — Бабы — это бабы.
— По-моему, есть способности — потребляй, что хочешь. Секретари — вон, когда собирают Партвзносы, — принимают не только картошки и тыквочки, а и пиво, и крыс, и опарышей, и другие деликатесы. И все это, заметь, они везут в Хремль, нашим горячо любимым Членам Политбюро. Сам, небось, не раз видел.
— Видел. Ну и что? Да эти люди… Своим трудом! Своей неустанной заботой! Мобилизующей! Вдохновляющей! На подвиги! На борьбу! За Правое Дело Партии! Да они! Они!.. А что я?
— Лучше скажи, что тебе фантиков жалко, — продолжал подначивать Кнут.
— Мне? Ну, жалко. Вот если бы на Правое Дело…
— На какое?
Культя растерялся. Он, безусловно, знал, что Правое Дело Партии победит. И ради этой победы готов был на все. Но на что конкретно — не знал. Все вокруг постоянно к чему-то призывали, но ничего, согласно этим призывам, не делали. Так уж было заведено. Поэтому, не подвергая ни малейшему сомнению правильность провозглашаемых лозунгов, жители Коммунякии тихо и мирно занимались своими делами, а вовсе не неслись громить окопавшихся за рубежом капиталистов или ещё теснее сплачивать свои ряды вокруг любимой Партии. В пытливую голову Культи даже прокрадывалась крамольная мыслишка, которую он, впрочем, благоразумно никому не высказывал, что теснее сплачивать свои ряды уже невозможно. Ведь сколько лет их уже сплачивали и сплачивали, всё теснее и теснее? Есть же какой-то предел, за которым, по здравому рассуждению, Партия будет элементарно раздавлена? И даже рассматривая это дело не конкретно, а образно, опять получаем несуразицу. Если, например, сегодня мы ещё больше сплотили свои ряды, значит, вчера они были менее сплоченными? Но вчера мы их тоже сплачивали. И позавчера, и ещё раньше, и ещё… Значит, совсем недавно наши ряды вовсе не были сплоченными? Нелепица какая-то…
Опасные эти размышления оборвал Кнут, заявивший, что первые две кружечки ставит он. Культя тут же отбросил все сомнения и побежал к пивнушке, обгоняя не только своего товарища, но и многих других Коммунистов, стремившихся в том же направлении. Навстречу тоже происходило некоторое движение, но менее целенаправленное, поскольку обслуженные клиенты страдали сильной потерей координации.
Заведение, в которое заявились приятели, выглядело прилично. Оно располагалось внутри удачно рухнувших стен старого гриба и представляло собой уютное помещение, в котором на бетонных обломках восседали и возлежали местные любители пива.
Друзья шагнули внутрь и, пихаясь-толкаясь, по рукам, ногам и головам, стали пробираться вперёд. Вырубала расчищал путь увесистыми затрещинами. Возле стойки, искусно изготовленной из глыбы полированного асфальта, орудовал бармен.
— Два пива, — потребовал Кнут, швырнув на стойку фантик.
Бармен изучил бумажку, цокнул языком, зачерпнул из железной бочки черпаком, не скупясь, по самые края, налил две глиняных кружки. На сдачу кинул половинку корявенькой картошки.
— Добавь чуток, во Славу Кузьмича, — попросил Кнут. На срез картошки легли два жирненьких розовых опарыша.
— Ух ты! — обрадовался критик, увидев угощение. — Обожаю пиво с солёненьким. — Он схватил червячка, положил на язык и начал цедить напиток длинными глотками.
— Твоя очередь угощать, — напомнил Кнут после того, как Культя вытряс последние капельки в рот.
— А как же, — согласился критик. Он встал, расправил плечи, вдруг почувствовав себя таким же сильным, как вырубала.
— Два пива, крысу да пясточку опарышей, — крикнул Культя, взмахнув фантиком.
Бармен чуть-чуть сфокусировал взгляд на фантике и стал полировать тряпочкой асфальт.
— Ты что, оглох что ли?
— Одну кружечку, так и быть, налью.
— Одну? За фантик? Такого некачественного пива?
— Пиво у нас — супер. А может быть даже, люкс.
— Пиво ваше жидкое, кислое, мутное, незабористое, пенится плохо, и ещё от него чем-то воняет. Воняет? — Культя пихнул в бок долговязого колхозника, выкладывающего на стойку кучу картошек.
— Воняет, — обрадовался колхозник, которому бармен уже подставил две кружки с пивом.
— А раз воняет, налей-ка ему третью, — подначил критик. — Он-то тебе качественный продукт принёс.
— Ага, налей-ка, — поддакнул мужичок.
— Мы уже сговорились, — рыкнул бармен на колхозника. — Забирай свои кружки и катись… А за фантик твой, — обратился он к Культе, — так и быть, налью две.
— И копчёную крысу, — потребовал Культя. — И учти, я — не попрошайка. Я — критик. Я могу тут весь день и всю ночь твоё пиво критиковать. Я буду до тех пор критиковать, пока вы не повысите его качество. Смекаешь?
— Язык отвалится.
— Не беспокойся. Язык у меня о-го-го. Почище, чем у любого попрошайки.
Бармен шлёпнул на стойку две кружки, кинул малюсенькую крысу, ловко выхватил у Культи фантик и пошёл собирать посуду.
В пивнушку вполз беспартийный. Не поднимая головы, стараясь никого не зацепить, он бесшумно пробирался по полу, собирая всяческие отбросы. Он мог находиться тут, среди людей, но лишь до тех пор, пока кому-нибудь не придёт в голову крикнуть, чтоб убирался. Ещё беспартийным не полагалось смотреть Коммунистам в глаза и подавать голос. Ведь каждый, кого присутствие подобного убожества хоть как-то задевало, мог сделать с ним что угодно, хотя бы даже убить, чтобы скормить опарышам. Так многие, пожалуй, и поступали бы, но беспартийные дрались за свою жизнь. Молча, не глядя в глаза, исступленно.
Культя, сияя, пробрался к Кнуту. Отломил у крысы хвостик, кинул товарищу.
— Я-то пополам всем делился, — не одобрил его действия вырубала.
— Эко сравнил — крысу и опарыша. — Культя поднёс тушку к носу и обнюхал её. — Опарыш — баловство, а крыса — еда. Ах, как пахнет! На — понюхай!..
Кнут, сжав челюсти, насупился.
— Чего дуешься? Мы про пиво договаривались, что пополам, а остальное — придача. А придача зависит от способностей. Всё честно.
Кнут достал последний фантик, осмотрел его внимательно и пошёл торговаться. Вскоре он вернулся с двумя толстущими копчеными воронами, жир с которых так и капал.
Критик даже подавился и, не скрывая зависти, уставился на добычу приятеля.
Кнут вспорол тушку ногтем, выковырял потроха, швырнул их на пол. Беспартийный, ползавший по полу, мгновенно подхватил угощение и тут же проглотил.
— Ну ты даешь! — возмутился Культя. — Вше этой — потроха! Я бы и сам их скушал.
— Ты уже и так нажрался. — Кнут принялся разделывать
