Теперь он осознал себя как сущность, и потому мог грокать еще ближе к братьям, сливаться, не теряя себя. Целостность самого себя была, есть и будет. Майк уделил время, чтобы взлелеять сущности всех своих братьев, многочисленных трижды-завершенных на Марсе, телесных и бестелесных, немногочисленных драгоценных на Земле — неведомые силы триады на Земле, теперь они будут принадлежать и ему, чтобы он мог слиться, взлелеять, потому что теперь, после долгого ожидания, он наконец-то грокнул и взлелеял самого себя.
Майк пребывал в трансе: сколько нужно было грокнуть, осмыслить неувязки, приладить все к его взрослению — все, что он видел и слышал, чем был в храме архангела Фостера (не только лишь тот миг, когда они с Дигби оказались лицом к лицу и наедине)… Почему ему было не по себе от епископа сенатора Буна, отчего у мисс Доун Ардент был аромат брата по воде, хотя она и не была братом, запах блага, несовершенно грокнутый им в прыжках и воплях…
И над всем — разговоры с Джубалом, ибо больше всего его взволновали слова Джубала. Он изучал их, сравнивая с тем, чему его учили в гнезде, стремясь проложить мостик между двумя языками, тем, на котором думал, и тем, на котором он учился думать. Слово «церковь», то и дело возникавшее в речах Джубала, создавало целый клубок трудностей; в марсианском языке не было сходного понятия, разве что собрать вместе «церковь», «поклонение», «Бог», «паства» и многие другие слова, уравнять их с целостностью единственного мира, известного ему в то время, когда он только вырастал-ожидал… а затем втиснуть новое понятие обратно в английский язык в той фразе, которую отвергли (но каждый по-своему) Джубал, Махмуд и Дигби.
«Ты есть Бог». Теперь ему было легче понять слова по-английски, хотя в них никогда не появится та неизбежность, которая присутствовала в марсианском представлении о мире. Он осмысленно произнес слова одновременно по-марсиански и по-английски, ощутил близость и гроканье. Повторяя фразу, словно студент, затвердивший, что «драгоценность находится в лотосе», он впал в нирвану.
Около полуночи он ускорил сердцебиение, возобновил обычное дыхание, проверил, все ли в порядке, распрямился, сел. Вымотанный днем, теперь он ощущал легкость, радость, голова была ясной. Майк готов был свернуть гору дел, распростершихся перед ним.
Ему, словно веселому щенку, захотелось с кем-нибудь пообщаться, как прежде необходимо было одиночество. Выйдя в холл, он с восторгом обнаружил там брата по воде.
— Привет!
— О, привет, Майк. А ты отлично выглядишь!
— Я отлично себя чувствую! А где все?
— Спят. Бен с Махмудом отправились домой, вот все и пошли спать.
— О… — Майк испытал разочарование, узнав, что Махмуд уехал. Ему хотелось объяснить кому-нибудь свое новое гроканье.
— Мне бы тоже надо спать, да вот поесть захотелось. А ты не голоден?
— Конечно, я голоден!
— Пойдем, оставался холодный цыпленок, пошарим… — Они спустились и щедро нагрузили поднос едой. — Давай к бассейну, тепло же.
— Отличная идея, — согласился Майк.
— Тепло, даже поплавать можно, настоящее бабье лето. Сейчас зажгу большие лампы.
— Не надо, я все отнесу, — сказал Майк.
Он видел в почти полной темноте. Джубал говорил, что его способность ночного видения, вероятно, проистекала из тех условий, в которых он рос. Майк грокнул, что так и есть, но он грокал также, что дело не только в этом: его приемные родители научили его видеть. Что до того, теплой ли была ночь, то он прекрасно бы чувствовал себя, даже стоя голым на горе Эверест. Но его братья по воде плохо переносили перепады температуры и давления. Узнав про их слабости; он стал относиться к ним с пониманием. Однако он мечтал увидеть снег — увидеть своими глазами, что каждая снежинка — это замерзший кристаллик воды жизни, уникальная особь, как он читал. Походить босиком, покататься по снегу…
А тем временем он отлично чувствовал себя, наслаждаясь теплой ночью и приятной близостью брата.
— О’кей, бери поднос. Я включу подводное освещение, будет достаточно светло, чтобы есть.
— Хорошо. — Майк любил наблюдать, как под водой мерцают огоньки, здесь было благо, красота.
Они поели у бассейна, потом улеглись на траву и стали смотреть на звезды.
— Майк, вон Марс. Это ведь Марс, да? Или Антарес?
— Это Марс.
— Майк? А что они там делают — на Марсе?
Он поколебался: вопрос включал в себя слишком многое, ему не доставало слов в бедном английском языке.
— На той стороне, что обращена к горизонту, в южном полушарии, весна. Растения обучают расти.
— «Обучают расти»?
Он снова заколебался.
— Лэрри учит растения расти. Я помогал ему. Но мой народ, нет — марсиане, теперь-то я грокаю, что вы — мой народ, — они учат растения иначе. В другом полушарии похолодало, и нимфы, те, что остались в живых после лета, теперь помещаются в гнезда, чтобы устроиться и еще вырасти. — Он подумал. — Из тех людей, что остались у экватора, один лишился телесной оболочки, другие горюют.
— Да, я слышала сообщение в новостях.
Майк не слышал новостей, он не знал об этом, пока его не спросили.
— Но им не надо огорчаться. Мистер Т. У. Джоунс, техник по еде первого класса, не печален — Старейшины лелеют его.
— Ты знал его?
— Да. У него было свое лицо, темное и прекрасное. Но он очень тосковал по дому.
— О Боже… Майк, а ты — ты когда-нибудь тоскуешь по дому, по Марсу?
— Сначала я тосковал, — отвечал он. — Я был одинок всегда. — Придвинувшись к ней, он крепко обнял ее. — Но теперь я не одинок. Я грокаю, что теперь я никогда не буду одинок.
— Майк, милый… — Они поцеловались — и продолжали целоваться.
Наконец брат по воде, задыхаясь, произнес:
— Ну и ну! Еще хлеще, чем в первый раз!
— С тобой все в порядке, брат мой?
— Да. Да, еще бы. Поцелуй меня.
Спустя долгое время (по космическим часам) она спросила:
— Майк, ты… я хочу сказать, ты понимаешь?..
— Я понимаю. Это для того, чтобы стать ближе. Мы теперь становимся ближе.
— Ох, я… я-то давно готова… да все мы… но… ничего, мой милый, ничего… повернись чуть-чуть, я помогу тебе…
И они слились, грокая друг друга. Майк торжествующе прошептал:
— Ты есть Бог.
Она ответила — но не словами. Но потом, когда их гроканье сблизило их еще теснее и Майк почувствовал, что готов выйти из телесной оболочки, голос ее вернул его:
— О… о! Ты есть Бог!
— Мы грокаем Бога.
На Марсе колонисты строили герметичные купола для мужчин и женщин, которых ожидали со следующим кораблем. Сооружение шло быстрее, чем предполагалось, — помогали марсиане. Часть высвобожденного времени посвятили планам: строили предварительные расчеты для долгосрочного проекта по извлечению связанного кислорода из песков Марса. Нужно было сделать планету более пригодной для жизни последующих поколений людей.
