— Государство все испортит? — усмехнулся Милютин. — Почему государство не привлекать?
— Потому что у государства нет других денег, кроме средств налогоплательщиков. Для масштабных проектов понадобится повышение налогов, а повышение налогов затормозит развитие экономики. Так что этот путь только в случае крайней необходимости. Тем более, что, как я понимаю, освобождение крестьян — это весьма затратный проект.
— Да, — кивнул Милютин. — Бывшим владельцам надо выплатить выкупные платежи, и это должно взять на себя государство.
— Угу! И проект окупится только тогда, когда сможет резко бросить экономику вверх. А это случится, если интересы крестьянства будут учтены, иначе мы получим вместо крепко стоящих на ногах миллионов мелких сельскохозяйственных предпринимателей — миллионы нищих.
— Для этого не обязательно у них спрашивать, можно собрать статистику.
— Угу! Есть ложь, есть наглая ложь и есть статистика. Дядя Костя недавно делился впечатлениями о статистических данных, которые им с папá присылают.
— Ваше Высочество, я с вашего позволения вам пришлю исследование цен на Нижегородской ярмарке, подготовленное в нашем ведомстве, — сказал Милютин. — Чтобы вы изменили свое мнение о статистике. Вы насколько расположены читать такие вещи?
— Я очень расположен их читать. Давно у Константина Николаевича выпрашиваю, но он мне присылает в основном аналитику, хотя и не без статистических данных. Я теперь хоть знаю, сколько стоит траву скосить.
— Александр Александрович, — вмешался Зиновьев. — А вам не кажется, что распространение образования, особенно среди низших классов, само по себе ведет к росту революционных настроений? Это еще хуже, чем промышленность.
— Смотря чему учить и как относиться к образованному классу. Если образованным людям у нас будет хорошо и свободно, если они будут уважаемы, и никто не будет ущемлять их права, то ни в какую революцию они не пойдут. Зачем? Что они там потеряли? Нужно быть очень злым, чтобы ради неких идей на каторгу идти. Да, с образованными людьми придется считаться: холить, лелеять, давать финансирование, чины, ордена и дворянство, отпускать в Ниццу и не мешать читать «Колокол». Но окупится десятикратно.
— Александр Александрович, вы ошибаетесь, — сказал Зиновьев. — Так называемый образованный класс — это не дворянство. Ни традиций, ни воспитания, ни представлений о чести. Развалят они Россию.
— Я не ошибаюсь, Николай Васильевич, — возразил Саша. — Я знаю. Недостаток образования для ведения войн, это еще хуже, чем ограничения промышленности. Это еще Крымская показала с нашим парусным флотом, который ни на что лучшее не сгодился, кроме как быть затопленным у входа в Севастопольскую гавань. Потому что в обществе не было достаточно образованных людей, чтобы понять, что время его прошло. Война будущего — это не война гусар, которые красиво скачут с шашкой наголо и отлично фехтуют, это война машин: кораблей, ружей и пушек. Даже Бородинское сражение было битвой артиллеристов. Войн следует избегать, но быть готовыми. Кстати, дипломатия — тоже занятие не для узколобых. Ну, и социальные лифты должны работать без перебоев и ни на каких этажах не останавливаться.
— Социальные лифты? — переспросил Милютин.
— Возможность подняться наверх из самых нижних слоев общества. Для этого система образования должна быть унифицирована, и разные ее части стыковаться друг с другом. Чтобы поступить в университет можно было и после гимназии, и классической, и реальной, и после, например, коммерческого училища. А в гимназию после церковно-приходской школы. Чтобы нигде не было тупиков.
— Саша, ты собираешься крестьян в университеты принимать? — спросила Елена Павловна.
— Конечно, если они талантливы.
— Я сейчас выстраиваю систему музыкального образования, — сказала Мадам Мишель. — На тех же принципах. Думаю, весной откроем Императорское музыкальное общество и музыкальные классы. Прямо здесь, во дворце. А брать будем всех, без различия сословий.
— А Императорское математическое общество у нас есть? — спросил Саша.
— Нет, — сказала Елена Павловна.
— Музыка — это прекрасно, — сказал Саша, — но математика нужнее. Будущее за математикой, физикой и инженерным делом. А талант к математике — это тоже талант, не меньше, чем к музыке. Так что хорошо бы нам устроить сеть физмат школ, то есть физико-математических. Интересно, у Константина Николаевича, в Константиновском дворце, есть свободные комнаты?
— У меня есть, — сказала мадам Мишель.
— У Елены Павловны здесь еще курсы сестер милосердия, — заметил Никса.
— Прямо во дворце? — спросил Саша.
— Да, — улыбнулась мадам Мишель.
— Ну, не могу же я вас на чердак выселить! — сказал Саша.
— Да, какой чердак! Можно освободить правый флигель.
— Правда? Тогда назовем, например, «Первый Санкт-Петербургский физико-математический лицей имени Магницкого». Надо будет придумать задания позаковыристей и пройтись с ними по гимназиям и всяким там кадетским корпусам. Для начала. Потом спустимся ниже. Но надо же, с чего-то начинать.
— Я даже знаю, кого я попрошу помочь с заданиями, — сказала Елена Павловна.
Саша посмотрел вопросительно.
— Академика Остроградского, — сказала Мадам Мишель.
— Теорема Гаусса-Остроградского это его? — спросил Саша.
Почему-то никто не ответил.
— Ну, как! — удивился Саша. — Интеграл напряженности по замкнутой поверхности равен заряду внутри поверхности, деленному на эпсилон нулевое. Я ее правильно помню?
Последовала немая сцена.
Первым пришел в себя Зиновьев.
— Александр Александрович, откуда?
— Читал где-то, — улыбнулся Саша. — Все-таки меня всегда удивляло, почему гуманитарная эрудиция ценится в обществе, а математическая — нет. Почему в светской беседе считается правильным обсуждать произведения, скажем, господина Тургенева, а не академика Остроградского?
— Никто не сможет поддержать беседу, — сказала Елена Павловна.
И слегка обняла Сашу за плечи.
И тут у Зиновьева зазвонил брегет. Он вытянул его из кармана за цепочку, откинул золотую крышку и посмотрел на циферблат.
— Половина одиннадцатого, — провозгласил он. — Нам пора домой.
— Ну, и что? — спросил Саша. — Время детское.
— Еще полчаса! — взмолился Никса.
— Я и половины концепции государства всеобщего благосостояния не успел изложить! — возмутился Саша. — Защита собственности — первое основание, поддержка промышленности — второе, всеобщее образование — третье, социальные лифты — четвертое, развитое гражданское общество — пятое, а нужно еще медицинское страхование, пенсионное страхование, страхование от несчастных случаев и страхование по безработице.
— Это уже откровенный социализм, — поморщился Кавелин.
— Ничего подобного, Константин Дмитриевич! — сказал Саша. — Социализм — это общественная собственность на средства производства. Никогда, даже в страшном сне я не буду защищать этот неэффективный экономический инструмент. Все, что я изложил, — это черты социального государства. А социалист — это тот, кто сельскую общину защищает.
— Александр Александрович! — перебил Зиновьев. — Нам пора идти.
— Когда у меня будут дети, я не буду запрещать им слушать интеллектуальные разговоры хоть до утра, потому что это гораздо полезнее сна, — заметил Саша.
— Вы в основном говорите, а не слушаете, — сказал гувернер.
— Говорить тоже полезно, — возразил Саша, — чтобы учиться формулировать свои мысли, совершенствовать ораторское искусство и развивать уверенность в себе.
— Вам ее надо развивать? — поинтересовался Зиновьев. — Куда уж!
— Николай Васильевич, великие князья могут переночевать здесь, во дворце, — предложила Елена Павловна.
Саша посмотрел на нее с благодарностью.
— Это очень любезно с вашей стороны, Ваше Императорское Высочество, — сказал Зиновьев. — Но у меня есть определенные обязанности, я не могу покидать моих воспитанников.
— Вы можете остаться с ними, — предложила Елена Павловна.
