— Где же твоя нагината, святой человек?
Так я впервые встретил Джин Ферон.
Глава 6. Не так уж плохо в Аду
Перспектива: Элетройма Серех, человек помнящий
— Эл, а можно всё то же самое, но по-человечески? — Хо Орнаг во всех своих ипостасях всегда предпочитал притворяться тупайей.
— Повторяю для наделённых особенными талантами, — связки работали механически, пока мысли были поглощены вопросом о причине задержки Ферона, — я наконец смогла вытащить к нам инфернального демона из времён первой крупной войны с Той стороной.
— Зачем? То есть Кузьмич как боец, конешно, хорош, но…
— Есть вопросы к способности данного отдельного индивида к высшей нервной деятельности?
— Эл, я ни черта не понял. Говори по-человечески, пожалуйста.
Я вздохнула и запустила пятерню в волосы. Пальцы сразу покрылись жирной плёнкой. Нервная выдалась неделя. Впрочем, судя по тяжести симптомов фантомного переноса на морде Хо, не только у меня. Я очень терпеливо, по пунктам, продолжила доносить до типового образчика орнаговскового способа мышления простые тезисы:
— Сехем — лучший из тех, кого можно достать нашим магическим колдунством. Значит, смотри, какое тут дело: все мало-мальски мыслящие ребята дожили до Великой войны. Результат тебе известен. У Твардовского одна нога тут, другая — там, Талоса, насколько нам известно, так и не удалось запустить, попытки обнаружить Суртова выдают, что он равномерно и изотропно распределён по всему пространству в каждый момент времени, а Кирзаш сидит в глухой обороне и не отвечает на мои мемы. Следующий по силе в документированной версии истории — Сехем. Он же Ал, он же Йор, он же «эй-как-тебя-там-и-что-ты-делаешь-в-нашей-локалке»…
Дверь открылась. В кабинет ворвался концентрированный спиртовой дух с нотками горчишного газа и, почему-то, роз. Следом за ним появился Гай Ферон. Хо театрально скривился и только что не сплюнул сквозь зубы:
— Ты что, пьян?
— Я бы ещё выпил, — парировал Ферон, падая в кресло.
— Так, граждане комбатанты, — я решила направить разговор в конструктивное русло прежде, чем два подизносившихся алкоголика нащнут трещать «о стариковском», — вернёмся к основной проблеме современности.
— Отдадим покойнику, — Гай нехорошо ухмыльнулся. Я подавила порыв спросить, о какой непристойности он говорит на этот раз: пояснения никогда не делали изначальные заявления более внятными.
— Основной проблеме современности, — с нажимом повторила я. — До тёмного сезона осталось от полугода до двух лет, а городские эфирохранилища заполнены едва ли на девять десятых.
— А проблема в чём? — удивился Хо. — Это же в пределах плана.
— Проблема, — Гай приложился к своей фляжке с барельефом в виде пробитой мечом золотой звезды с серпом и молотом, — в том, что добыча падает. Стремительно падает. Над сушей китов не видели уже лет пятьдесят, верно?
Мы с Хо молча кивнули.
— Над Тайтом и Уралом тоже пусто. Китобоям приходится уходить на две тысячи километров в Тиамат. Я говорил раньше и повторю сейчас: если мы хотим дожить до света, вам, граждане, нужно повышать нормы добычи для Хельджакской Компании.
— Стоп, стоп, стоп, — Орнаг замахал руками. — Не пытайся нам тут мозги клепать. Хельджак и так на грани. Гораздо проще ведь завербовать людей для Гляца. Верно, Эл?
Я предпочла молча разглядывать горы за окном.
— Эл? — в голосе Хо прорезалось беспокойство.
— Полярные дома восстали, — сказал Ферон.
— И почему я узнаю об этом последним? — у Хо побелели костяшки кулаков.
— Потому что последнюю неделю дом Орнаг расследует вмешательство Империи Минах Клиа в суверенные дела городов Клорского договора? — не удержалась от отравленной шпильки я.
Повисла ватная тишина. После очередного глотка из фляги Гай резюмировал:
— Моё мнение вы слышали. Я готов отправить любого из своих бойцов — хоть себя — в Хелькрай, если вы прекратите страдать непристойностью.
— Исключено. Мне нужно время, чтобы предложить альтернативу. И нам однознашно нужен срошный Конклав, — позиция Хо оказалась, в целом, ожидаемой.
— Мне это тоже не нравится до исключительности, — за сотни лет взаимодействия я наизусть выучила, что следует говорить, чтобы заставить старшего Орнага колебаться, — но в установленных альтернативах мы не можем отметать никаких потенциальных возможностей. Город должен выжить.
— Город должен выжить, — эхом откликнулись Хо и Гай.
— Раз уж по существенно важным вопросам все высказались и мы всё равно пока ни до чего не договоримся, предлагаю на этой душещипательной ноте закончить, граждане комбатанты, и обсудить то, из-за чего нам пришлось собраться именно здесь. Сегодня я выписываю Сехема…
Перспектива: агент Ликвидатор, локальный идентификатор «Pa-233»
Я собрался с духом и открыл глаза. Свет пятого моего утра в Клоре немедленно поджёг сетчатку. Я закрыл глаза. Чем я вообще занят? Хотя вернее было бы спросить, зачем я занят. Первая формулировка создаёт соблазн начать перечисление каждого действия, каждого процесса в теле и психике. Кстати, хороший редукционист вообще-то не должен их разделять. Впрочем, моё отношение к старым добрым редукционистам всегда было отстранённым. Слишком уж много из их рядов вышло мерзких, мелочных, вечно чего-то требующих, путающих способность к неконтролируемому словоизвержению с разумностью углеродных шовинистов.
Мои веки повторно открылись со звуком преодолевшей звуковой барьер межкомнатной двери. Торс сам собой принял субвертикальное положение, ноги же решили полежать ещё несколько минут. Как и следовало ожидать, поперёк комнаты тянулась полоса белоснежного йогурта, оканчивающаяся моим соседом по палате. На третий день принудительной госпитализации я спросил Силисика, что это за кабатчок и какого назаборного в этой больнице с планировкой творится, но Силисик сказал, что никакой смежной палаты в природе не существует. Кстати, Человек-Йогурт в тот день действительно никак не желал выдавать своего существования, так что в моей медкарте, скорее всего, появилась пометка о выраженной галлюцинаторной симптоматике.
Йогуртово-белоснежный человек сидел посерёд моей комнаты и растерянно хлопал глазами. Я снова лёг на спину. Эту картину я наблюдал уже не первый день и нового в ней было ничуть не больше, чем в потолке надо мной. Конечно, Силисик дал мне ведро, швабру и даже тряпку для пола, но об их практическом применении речи у нас не шло. В чём вообще смысл уборки, если каждый день приносит с собой лишь ещё больше пыли? Зачем вообще выкапывать из-под пыли осколки прошлых эпох? Дайте и нам наконец отдых…
Но, видно, в другой раз. Йогуртовый издал громкий «плюх!» — значит, попытался встать. Закадровый смех. Ха-ха-ха. Если что и не меняется с течением времени, то это вообще всё. А большинство записей закадрового смеха были сделаны в середине CXX века. Хозяева тех голосов даже до Третьей мировой не дожили. Повезло же людям. Шлёп-шлёп. Два раза. Йогуртовый смог встать и упорно пытается сохранить равновесие. Выглядело бы забавно, будь я завершённым дегенератом.
— Йогурт! — опять. Чума. Как. Же. Он. Меня. Достал. — Повсюду йогурт! С потолка, со стен, даже с пола капает!
Я отвернулся к стене и попытался уснуть. Или, скорее, проснуться. Пусть даже и в качестве бабочки. Всё лучше чем это:
— В теле мёртвом и разлагающемся жизни больше, чем в хлебе нашем! Раса хозяев создала хлеб, чтобы кормить своих верных соглядатаев, одетых в чёрное оперение!
Я засунул голову под подушку.
— Они управляют миром при помощи грибов и радиоволн, скрытые от глаз в подземных залах!
Что. За. Кабатчина. Меня посетила отчаянно-гениальная мысль. Всего одно аккуратно сработанное короткое замыкание…
Я проснулся от чудовищного приступа кашля, заставившего меня сделать «склёпку». По щекам стекали капли холодной воды. Надо мной нависло лицо перемазанное йогуртом до состояния полной неразличимости черт. Прежде чем я успел прописать ему добротный шотландский поцелуй, лицо голосом Силисика заявило:
