За забором стояли двух и трехэтажные заводские корпуса из темно-красного кирпича. С арочными окнами на нижних этажах и квадратными — на верхних. Над двухскатной крышей главного корпуса развевалась «имперка».
— Завод назывался «Гальванопластическое, литейное и художественной бронзы механическое заведение», — рассказывал Борис Семёнович. — И занимались мы не только гальванопластикой. Был цех бронзового литья и мельхиоровый цех. Даже строили паровозы. Там и сейчас мастерские Варшавской железной дороги.
Они подошли к длинному двухэтажному корпусу.
— Вот здесь был гальванический цех, — сказал академик.
— А сейчас? — спросил Саша.
— В основном, склады таможенного ведомства.
— Понятно, — вздохнул Саша.
— Предприятие распродали по частям, — рассказывал Якоби, пока они шли по коридору. — Бронзовое отделение и гальванический цех продали французскому художнику Морану и его партнерам — Эмилю Генке и Константину Плеске, мельхиоровое — Санкт-Петербургскому металлическому заводу, остальное — Главному обществу железных дорог и Сухопутной таможне, а железопрокатное отделение сдали в аренду.
Дверь была не заперта, что и не удивительно. Запирать здесь было нечего.
От гальванического цеха ни осталось ничего, кроме конструкции, напоминавшей полый деревянный ящик с треснувшим корпусом. В ящике были проделаны круглые отверстия диаметром сантиметров в десять. Пять из шести отверстий были пусты, и только в одном торчал стеклянный цилиндр с остатками отработанного цинкового электрода и следами соли от то ли высохшего, то ли слитого электролита.
Второй медный электрод отсутствовал, или Саша не смог его разглядеть через мутный кожух.
— Это всё? — спросил Саша.
— Земля под заводом отошла в собственность «Обществу железных дорог», — объяснил Якоби, — и Моран с партнёрами с партнерами вывез оборудование на своё предприятие на Обводном канале. В том числе три гальванические ванны и большую часть батарей. У нас было несколько гальванических элементов, сделанных по английской технологии Альфреда Сми, с серебряными, покрытыми платиной электродами, вместо медных. Это остатки одной из них. Увы, только непригодный для выработки электричества, полу-растворенный цинк и треснувшая подставка под гальванические элементы.
— Имели право, если купили, — заметил Саша.
И сел на ящик от батареи.
Сквозь заросшие пылью окна с трудом пробивалось летнее солнце, одно стекло было разбито, и сквозь него виднелся лоскут голубого неба и доносились запахи реки и навоза.
Саша думал о том, как быстро гибнет дело со смертью своего создатели. От него-то что останется? Несмотря на кипучую деятельность и гору проектов.
Даже Якоби завода не спас.
— Признаться я надеялся реанимировать дядюшкины гальванические элементы, — сказал Саша. — Но воскрешать здесь нечего, и это, наверное, знак свыше. Вольтов столб — это прошлый век. И его усовершенствования, увы, тоже. Надо ставить паровую машину и электрогенератор. Вы ведь автор одного из проектов? Может быть ваш и поставим?
— Сейчас есть более совершенные. Французы делают генераторы «Альянс», но они тяжёлые, дорогие и дают маленькую мощность.
— А что там такое тяжелое? — спросил Саша.
— Магниты.
— Постоянные?
— Да-а, — кивнул Якоби, — конечно.
— А почему электромагниты не поставить, катушки же легче? — удивился Саша.
— Но их тоже надо питать электричеством, Ваше Императорское Высочество.
— А из той же цепи?
— Откуда возьмется электричество без магнитов? — спросил Якоби.
— Остаточная намагниченность, её должно хватить. А первый раз можно и от батареи запустить.
Якоби посмотрел недоверчиво, ибо гениальный ученик явно порол какую-то лажу, но, с другой стороны, изобрел же телефон, радио и печатную машинку.
И пообещал:
— Попробую.
— И вращать будем магниты, в них ток меньше, легче подавать напряжение, — добавил Саша, ибо помнил этот принцип ещё со 179-й школы. — С неподвижного якоря его легче снимать.
— У меня было наоборот, — признался Якоби. — Тяжёлые постоянные магниты лучше не вращать.
— Постоянные, — заметил Саша.
— Да! — воскликнул Якоби. — Как же всё просто!
Но задумался на минуту и помрачнел.
— Есть только одно «но», Ваше Высочество: при такой конструкции сложнее сделать коммутатор, чтобы генератор давал постоянный ток.
— А чем плох переменный ток? — поинтересовался Саша.
— Тем, что он нигде не используется, — вздохнул Якоби, — и никому не нужен.
Честно говоря, Саша не помнил, может ли телефон работать от переменного тока, и надо ли его для телефона выпрямлять.
— Думаю, что будущее за переменным током, — сказал он. — Попробуем. В крайнем случае, выпрямим.
— Это не так-то просто, — улыбнулся Якоби.
Саша никогда отдельно не интересовался выпрямителями, но смутно припоминал сложные схемы с до фига диодов. И подумал, что Борис Семёнович, пожалуй, прав.
И вспомнил свою давешнюю идею насчёт тёплого лампового компа на пару залов Зимнего.
— А электронные лампы? — спросил он.
— Электронные лампы? — повторил Якоби. — А что это?
— Такая стеклянная колба, из которой откачан воздух, — начал описывать Саша. — В ней два электрода. С катода испаряются электроны и летят в вакууме к аноду. Поэтому, если на катод подать плюс, ток не пойдёт, потому что электроны будут возвращаться обратно, притягиваясь к плюсу. Электронная лампа проводит в одном направлении. И можно сделать выпрямитель.
— Ваше Высочество, а что такое электрон? — поинтересовался Якоби.
— Носитель отрицательного заряда, — отчеканил Саша.
И смутно припомнил, что до открытия электрона ещё лет сорок.
— Ну, можно и так назвать, — задумчиво проговорил Якоби. — Почему бы и нет… Это ваш термин?
— По-моему, где-то видел.
— Франклин высказывал предположения о существовании атомов электричества, — вспомнил Якоби. — У него были последователи. Но это только одна из теорий.
— Это верная теория, — сказал Саша. — Пользуйтесь, Борис Семёнович, не пожалеете.
— Мне бы вашу уверенность! — усмехнулся Якоби. — А почему с анода не будут испаряться, как вы говорите, электроны, если поменять полярность.
— Потому что, чтобы они эффективно испарялись катод надо нагревать, — объяснил Саша, — а анод мы греть не будем.
— А чем нагревать?
— Думаю, током от изолированной цепи.
— Гм… — проговорил Якоби. — А почему вы вообще думаете, что они будут испаряться?
— Термоэлектронная эмиссия, — объяснил Саша.
— Что? — спросил Борис Семёнович. — Мне неизвестны такие эксперименты.
Саша в упор не помнил, когда была открыта термоэлектронная эмиссия.
— Дело в том, что с ростом температуры энергия электронов растет, — начал объяснять он, — и поэтому им легче преодолеть притяжение атомов кристаллической решётки и вырваться из металла.
— То есть они ведут себя как молекулы газа в вашем выводе уравнения для температуры?
— Да, очень похоже.
— Это тоже только теория, — заметил Якоби.
— Конечно, — кивнул Саша. — Я и не призываю верить мне на слово.
Академик посмотрел на мутное окно, задумался.
— Ваше Высочество, а вы не лампы Гейслера имели в виду?
— А что это?
— То, что вы описали. Только там не вакуум, а пары ртути.
— О! — воскликнул Саша. — А они светятся?
— Да, но довольно слабо.
— Надо люминофором покрыть изнутри, — предложил Саша.
— Фосфором? — спросил Якоби.
— Может быть.
Он не был уверен, что для люминесцентных ламп подойдет фосфор.
— Вряд ли, — сказал Якоби, — для свечения фосфора нужен воздух.
— Значит надо экспериментировать с чем-то ещё, — сделал вывод Саша. — Но сначала генератор. А то мы так далеко уйдём в сторону.
И поймал на себе восторженный взгляд Женьки.
Он подозревал, что таковым взгляд был на протяжении всего разговора, но под конец восхищение зашкалило настолько, что кумир, наконец, заметил.
