Юрист вынул из конверта несколько ассигнаций различного достоинства и пару монет.
— Здесь ровно половина суммы, указанной в соглашении, можете убедиться.
Я быстро пересчитал деньги: больше полутора сотен рублей. То есть, всего с Маннера удалось выжать триста с лихвой. И это из такого жмота, который не так уж давно зажал несчастные четыре червонца, предпочтя заплатить их гопникам! Да уж, надо будет при случае поблагодарить Старостина за его протеже.
— Я впечатлен, Петр Филимонович. Итог вашей работы устраивает меня более, чем полностью. У меня к вам есть еще одно поручение. Думаю, оно будет посложнее этого. Как и предыдущее, оплата за него пойдет из тех денег, которые вам удастся вытрясти из ответчика.
— Я весь внимание.
Ананьев тут же подобрался и приготовился слушать.
— Петр Филимонович, вот экземпляр «Ведомостей», вышедший сразу после недавнего ралли. Вы читали публикацию на третьей странице?
— Читал, да. На редкость мерзкая статейка.
— Вот именно. Я хочу получить от редактора газеты во-первых, развернутое опровержение и публичные извинения на страницах газеты. А во-вторых, денежную компенсацию за тот урон, который эта статья нанесла моей репутации.
Юрист несколько секунд размышлял, потом уверенно сказал:
— Извинения и опровержение получить достаточно легко, а вот деньги — навряд ли. Если бы у вас было хотя бы личное, ненаследуемое дворянство — тогда несомненно. А в вашем случае отсудить у газеты какие-то деньги что-то будет крайне сложно.
— Понятно.
Я разозлился, но постарался не подавать виду. Вот поэтому Вернезьев и ходит гоголем, что может себе это позволить. Титулованый дворянин недосягаем для простого мещанина, каковым я, увы, являюсь. Нет, я не гонюсь за титулом, мне и в мещанах неплохо: зарабатывать деньги, вести бизнес и участвовать в гонках я могу и не будучи дворянином. Но вот противостояние с титулованной скотиной что в рамках закона, что вне этих рамок становится крайне сложным. Издержки сословного общества, и ничего тут не поделаешь.
— Тогда возьмите это, — я подвинул к Ананьеву свою долю Маннеровских денег, — в качестве аванса. Если удастся выжать что-нибудь из газеты, вычтете эту сумму из своей доли.
— А какова будет эта доля? — тут же поинтересовался юрист.
— Так же, как и в деле Маннера: половина.
— Хорошо, господин Стриженов. Я приложу все усилия.
С этими словами Ананьев сгреб со стола деньги и, распрощавшись, удалился.
Глава 8
Опровержение вкупе с официальными извинениями редактора вышло через три дня в виде небольшой статейки внизу третьей страницы «Ведомостей». Не совсем то, на что я рассчитывал, но все-таки некоторое моральное удовлетворение это мне принесло.
Уже на другой день я обнаружил, что извинения редактора не только пролили бальзам на мою душу. Не знаю, что высмотрели тамбовские обыватели в небольшой заметке, какие тайные знаки нашли между строк, но количество заказов подросло весьма ощутимо. С одной стороны, это меня радовало: много работы — много денег. С другой — огорчало, поскольку меньше времени оставалось для возни с гоночным аппаратом. Попытки зазвать меня в гости не возобновились, но я этому был даже рад. Не светский я человек по своей натуре, и нисколечко не страдаю от этого.
Круг моего общения ограничился моей командой, которую, наверное, можно считать почти что кланом: я — безусловный глава, но все те люди, что сейчас живут со мной в одном доме, не связаны со мной родством ни в малейшей степени. Еще довольно регулярно я бываю в мастерских, в которых у меня немалая доля: двадцать пять процентов. Езжу я туда ради того, чтобы пообщаться со своими компаньонами. Правда, все разговоры так или иначе вращаются вокруг совместного бизнеса. И бизнес этот мало-помалу начинает приносить свои плоды. Те мобили, что были представлены в столичном салоне при его открытии, были раскуплены в первый же день. Спрос превысил самые оптимистические прогнозы, так что сборка мобилей сейчас работает круглосуточно, в три смены, а продажи идут буквально с колес. Новые аппараты даже не успевают выставить в зал, как их тут же разбирают. Через неделю ожидаются первые дивиденды: решено некоторую часть прибыли выплатить пайщикам. Остальные деньги ушли на увеличение закупок шасси, да на расширение производства. Если дело будет развиваться такими темпами, уже через полгода я буду по меркам Тамбова весьма состоятельным человеком. Еще не миллионщиком, но считать копейки точно не придется. Ну а мой миллион ждет меня на финише Большой Императорской гонки.
Изредка я навещаю городскую больницу. Главным образом для того, чтобы вернуть отремонтированные фургоны и забрать неисправные. Если при этом встречаю доктора Кацнельсона, то мы с ним болтаем о пустяках минут десять — чтобы не отнимать друг у друга время, но, при этом, не снижать уровень знакомства, поддерживая разговором приятельские отношения.
И вот, когда я совсем уже свыкся с такой жизнью, ко мне в дом явился посыльный с приглашением. Распечатав конверт, я был очень удивлен: записка была написана собственноручно девицей Анастасией Платоновной Боголюбовой. В ней она приносила мне благодарность за свое спасение и изъявляла желание повторить все эти слова при личной встрече. Изящность фраз и речевых оборотов наводила на мысль о том, что записка была писана под диктовку матери. По крайней мере, искренности в этом приглашении я не увидел. Однако об отказе не могло быть и речи: во-первых, не хотелось обижать господина старшего полицейского инспектора и его прекрасную супругу. А во-вторых, мне было ужасно любопытно, до чего докопалось следствие по делу. Так что ближе к вечеру я сменил робу на приготовленный сестричками парадно-выходной костюм и, отобрав у неугомонного Клейста свой гоночный паровик, над которым тот решил было поставить очередной эксперимент, отправился в гости.
Настя Боголюбова встретила меня в гостиной. К моему удивлению, она была одна. На секунду я подумал, что ее матушка села в засаду где-то поблизости, чтобы вовремя отреагировать на сигнал «девственность в опасности», но при этом не помешать беседе. Однако дальняя дверь в гостиную была как следует закрыта Я обернулся было назад, к встретившему меня у входа Платону Сергеевичу, но увидел лишь плотно прикрытые двери гостиной. Это было по меньшей мере неожиданно: по моим представлениям, ритуал выражения благодарности должен был пройти немного иначе. Мне виделось общее застолье, на котором Настя скажет мне несколько стандартных приличествующих случаю фраз. Я в ответ заверю Боголюбовых, что на моем месте так поступил бы любой, на этом все и закончится. Но все вышло совершенно по-другому. Что ж, не знаешь, как поступить — действуй согласно этикету. А этикет гласит, что вошедший должен здороваться первым.
Девушка сидела в дальнем от входа углу гостиной, в том самом кресле, в котором в мой первый визит сидела ее мать. Разговаривать на такой дистанции не слишком вежливо, и мне пришлось подойти ближе, так, чтобы расстояние оставалось безопасным для девичьей чести, но при этом можно было бы говорить вполголоса.
— Добрый вечер, Анастасия Платоновна. Как ваше здоровье? Вчера доктор Кацнельсон говорил мне, что вы быстро поправляетесь.
— Здравствуйте, Владимир Антонович. Чувствую я себя вполне сносно, спасибо. Еще болит голова, но уже намного слабей и реже, чем в первые дни. Как видите, мне даже разрешили подняться с постели.
— Рад это услышать, — я искренне улыбнулся.
— Присаживайтесь, Владимир Антонович, — повела рукой Анастасия в сторону стоящего рядом кресла.
Я не стал чиниться и уселся на предложенное место. Теперь нас разделял лишь небольшой мраморный столик с резной крышкой. Девушка молчала и, судя по пробегавшим по ее лицу мимолетным гримаскам, никак не могла решиться начать разговор. Помогать ей мне не хотелось, и я принялся исподволь разглядывать собеседницу. Анастасия и впрямь выглядела неплохо. Блестели глаза под черненными ресницами, вернули естественный блеск золотистые волосы, уложенные в простую домашнюю прическу. О недомогании говорила разве что некоторая бледность лица, которую, впрочем, при желании можно было бы списать на освещение.
