Прошло еще несколько дней, и очередной посыльный принес мне очередной конверт. На посыльном была униформа с вышитым на ней сложным и многоцветным гербом. Посыльный потребовал меня и вручил мне в руки конверт с таким же многоцветным гербом. Стоимость вышивки я примерно предполагал. Стоимость же цветной печати выходила за пределы моего воображения. Разве что слуги раскрашивали герб вручную на каждом конверте.
Передав послание, слуга поклонился и ушел. Вышколенный человек, ни словом, ни жестом, ни выражением лица не показал своего отношения ко мне, к моему зачумазленому виду либо к месту, моего обитания. А я, бросив работу и наскоро обтерев испачканные маслом руки, удалился на лавочку и вскрыл послание.
На листе дорогой веленевой бумаги все с тем же гербом, только отпечатанным в виде водяных знаков, меня извещали, что князь Тенишев примет меня через два дня, считая от сегодняшнего, в своем имении. Письмо было написано явно секретарем, но подпись была, несомненно, собственноручная, как и оттиск печати. И вот тут меня пробило: я вспомнил перстень с монограммой из матушкиного наследства. Точно такая же буква «Т». Так это, значит…
Я подвис. Раз у матушки был родовой перстень Тенишевых, значит, она была, по крайней мере, осведомлена о своем происхождении. Но предпочла не возвращаться в дом деда, а прожить скромную и незаметную жизнь мещанки Стриженовой. Что повлияло на это решение? Обида на деда и прадеда? Нежелание повторить судьбу матери? Кто знает. Но именно эта печать окончательно убедила меня в том, что я действительно несу в себе кровь княжеского рода. Раз так, разговор со старым Тенишевым тем более нужен и важен. Выпрашивать я ничего не собираюсь: все, что мне нужно, у меня есть, а чего нет, того добьюсь сам. Просто обозначу факт своего родства. А если мне начнут что-то предлагать, то тогда буду думать: нужно мне это или нет.
Сам факт родства с Тенишевыми, будучи обнародован и подтвержден князем, может сильно поднять мое положение в тамбовском обществе. Мещане со своими матримониальными планами сразу идут лесом. Да и купцы ниже второй гильдии отправляются туда же. Да что там — и дворянам из нетитулованных незазорно станет отдать свою кровиночку мне в жены, а тут уже я буду выбирать, ибо таких много. Да что там дворяне, связь с баронессой Сердобиной перестанет выглядеть таким уж мезальянсом. И вражда с Вернезьевым сразу пригаснет, если за моей спиной замаячит призрак хоть и ослабевшего, но древнего и влиятельного рода.
Впрочем, сейчас это все лишь воздушные замки, у которых имеются все шансы растаять в голубом тамбовском небе. А пока у нас с Клейстом были назначены генеральные испытания пневматического ускорителя. Ради этого мы выехали на тракт, выбрав относительно прямой и ровный участок. Я тронул с места мобиль, мой механик дернул рычаг, открывая клапан баллона со сжатым воздухом, уже почти привычно аппарат ускорился, вдавив своих седоков в чаши сидений, и вдруг начал замедляться несмотря на то, что педаль пара была утоплена до пола.
Я остановился. Клейст, скинув краги, кинулся открывать капоты, схватился было за металл и тут же с шипением отдернул руку.
— Что случилось? Так сильно нагрелось?
— Нет, твою мать, замерзло!
На моей памяти это был первый раз, когда Клейст откровенно сквернословил. Да и слова его больше походили на издевку. Я снял перчатку и осторожно дотронулся до капота.
— Твою мать! — повторил я следом за Клейстом.
Металл действительно замерз, словно сейчас на улице было минус тридцать по шкале Цельсия.
Вновь надев краги, я подцепил краешек капота и поднял его.
— Черт подери! — невольно вырвалось у меня.
Клейст тут же подскочил и заглянул внутрь.
— Матерь Божья! — воскликнул он, видимо, решив, что враг рода человеческого тут не помощник.
И восклицать было отчего: вся арматура подачи воздуха, да и сам баллон были покрыты толстым слоем инея. Я глядел на эту сюрреалистическую картину с полнейшим недоумением. Повернулся было к механику, чтобы поделиться с ним своим изумлением, но увидев, что он делает, изумился еще больше.
Клейст лупил себя кулаком по голове, и только то, что эта самая голова была защищена толстым кожаным шлемом, спасало его от сотрясения мозга. Но мало того, он при этом еще и бормотал себе под нос. Прислушавшись, я разобрал:
— Вот тебе, пустая башка! Ведь знал же! Ведь учил же! Ведь…
— Николай Генрихович, — прервал я это самобичевание. — Что вы делаете? Вы понимаете, что произошло?
— Естественно! — раздраженно бросил он. — Ведь слушал лекцию по таким процессам, а тут не смог сразу сообразить. У-у, пустая башка! Он вновь занес было кулак над своей головой, но я перехватил его руку.
— Прекратите, Николай Генрихович. И раз уж вы слушали лекцию, перескажите ее мне, хотя бы вкратце, хотя бы основные тезисы. В отличие от вас, я вообще полный профан в этой теме.
— Хорошо.
Клейст переключился на конструктивную волну, хотя все еще был раздражен.
— Я сейчас не буду вдаваться в теорию, для полного понимания происходящих в нашем случае физических процессов нужна определенная подготовка. Просто констатирую: если газ резко расширяется и при этом так же резко теряет давление, то и температура этого газа стремительно падает.
— Понимаю: в цилиндры пошел воздух, охлажденный до низких температур. И пар, соединившись с этим холодным воздухом, превратился в воду.
— Именно. И нам еще очень повезло, что двигатель не испортился. Ведь вода в цилиндрах, во-первых, смывает смазку, а во-вторых… что вы знаете о гидравлическом ударе?
Я честно порылся в памяти. Если про охлаждение газа я еще смутно что-то мог вспомнить — например, про баллончики от сифона, то про гидроудар…
— Ничего не слышал, — покачал я головой.
— В таком случае, поверьте на слово: жидкость несжимаема. И если вместо пара в цилиндре окажется вода и поршень попытается ее выдавить через отверстие золотника, то запросто может выдавить патрубок из корпуса цилиндра. А может и сам цилиндр разорвать.
Да уж! Мне резко поплохело. Знал бы я, к чему может привести моя затея, сразу бы продвигал долгий вариант с конструкцией дополнительного подогрева пара. Нам, конечно, повезло. Но все равно прежде, чем возвращаться, пришлось разбирать двигатели и просушивать цилиндры.
— Скажите, Николай Генрихович, — задал я вопрос, когда мы благополучно вернулись домой, — если ограничиваться кратковременными импульсами воздуха, одна-две секунды, не более, это может повлиять на работу двигателя?
— Надо посчитать. Все дело в том, что слишком длительный импульс ведет к переохлаждению всей системы, а слишком короткий не дает нужного эффекта ускорения.
— А вообще, стоит ли ломать себе голову над этим устройством или лучше будет сразу приступить к разработке системы перегрева пара с помощью горелки?
— Вообще-то, конечно, сжатый воздух — это тупиковый путь. Но с подогревом пара мы можем элементарно не успеть к сроку. Так что давайте, я попробую сперва посчитать, а потом, независимо от результатов расчета, начнем с вами строить мобиль будущего.
— Вы думаете, будущее именно за такими устройствами?
— Уверен. Может, не сразу, может, поначалу только спортивные мобили, но будут использовать этот механизм. И если мы с вами успеем его сделать первыми и запатентовать, то денег на нашу общую цель будет у нас вполне достаточно.
Я неспешно катил по тракту в сторону поместья Тенишевых и размышлял. Нет, все это давно уже было передумано. Просто хотелось еще раз проверить свои логические выкладки.
Наверняка нынешний князь после трагических событий тридцатилетней давности свою внучку искал. Разумеется, он делал это не сам: зачем ноги бить, когда слуги есть. Вот, к примеру, он отдал приказ, и какое-то количество людей отправилось на поиски. Надо думать, о судьбе дочери он был к тому времени вполне осведомлен и надежд насчет ее судьбы не питал. А вот о внучке мог бы и порадеть, да и проследить её путь для понимающих людей несложно. Можно, к примеру, опросить трактирщиков, предоставив им описание княжны. За пару ассигнаций расскажут, когда девушка прибыла, когда убыла, и что кушала на ужин. Но по словам Шнидта поиски успехом не увенчались.
