Иван задумался. Раз уж предыдущий главред сам поднял эту тему, то нет ли смысла с ним пообщаться, чтобы узнать всё из первых рук? Про магию в том числе…
— Вы не подскажете, — спросил Иван у библиотекаря, — где живёт мой предшественник? Редактор, который ушёл на пенсию?
Библиотекарь продиктовал адрес и попросил передать привет старику. Иван захватил книги по истории и вышел на улицу. Уже смеркалось, и он решил отложить визит до завтрашнего утра, чтобы не дёргать дедулю на сон грядущий.
Ночь в новой квартире прошла спокойно.
Когда солнце опять взобралось на небо, он постучал в дверь двухэтажного кирпичного дома — тоже недалеко от центра. Домработница в переднике подтвердила, что старый хозяин бодрствует, и повела Ивана по коридорам. В комнатах слышались голоса, звонко засмеялся ребёнок — старик, похоже, имел большую семью.
Отставной главред — одышливый, тучный, с редкими бакенбардами — сидел в кресле-качалке с книгой (к некоторому удивлению Ивана, это оказались басни Крылова). Голос у него был густой, с чуть заметным присвистом:
— Слышал, слышал, Иван Егорович, о вашем приезде. Надеялся, признаться, что навестите, не откажетесь побеседовать…
— У меня сильное подозрение, что именно с вашей подачи меня сюда пригласили. В Верхневейск, имею в виду.
— Не без этого, друг мой, не без этого. Вживаетесь?
— Помаленьку. Вопросов целая куча.
— А уж у меня к вам! Но я-то потерплю, мне спешить совершенно некуда. Вам же, вижу, не терпится, так что давайте прямо, без предисловий. Продемонстрируйте редакторскую закалку, устройте мне… как, бишь, у вас это называется… ага, блиц-опрос. Не переврал я термин?
Иван усмехнулся — словечко из привычной реальности звучало здесь несколько диковато. Но предложением следовало воспользоваться, и он взял быка за рога:
— Как письменность стала магией? Каков механизм?
— А вы представьте себе магнит. Почему он притягивает? Физики вам расскажут про поле и про индукцию, но для человека, от науки далёкого, всё это — лес дремучий. А я, Иван Егорович, не учёный, а практик.
— Письменность как магнит? Ну да, притягивает, скрепляет… Ладно, принимаю метафору… Но конкретные-то инструменты как выглядят?
— Простите, не совсем понял.
— Ну, знаете, как в сказках — волшебные слова, заклинания…
— Помилуйте, Иван Егорович, что за детские представления? Газета — это просто газета, книжка — всего лишь книжка. Она может быть умная или глупая, весёлая или мрачная, наивная или едкая. Писатели, авторы — обычные люди, а не волшебники. Соответственно, печатное слово не может быть безупречным. Главное, чтобы оно было, вы понимаете? Чтобы книги сочинялись, газеты печатались и так далее. Короче говоря, чтобы письменность продолжала существовать, — сам факт её наличия упорядочивает магический фон. Другое дело, что умную и добрую книгу читать приятнее и полезнее, чем откровенную ерунду…
С последним тезисом трудно было не согласиться. Иван кивнул и перешёл непосредственно к проблемам газеты:
— Почему в контракте подчёркивается, что надо отреагировать на сезонные знаки?
— Традиция. Читатели ждут, им это интересно. А раз интересно, то и для «Вестника» хорошо, а тот, в свою очередь…
— …для города важен. Это я уяснил, спасибо. И про последний знак уже прочитал, про метеозонд. А какие были до этого?
Старик рассказал про лису странного окраса, прибежавшую на окраину города; про огромный камень, скатившийся со склона горы недалеко от карьера; про непонятное свечение в ельнике.
Причём если бы не «Вестник», все знаки и правда могли пройти незамеченными. На зонд наткнулась репортёрша, которая выбралась в выходной на пикник. Лису увидел фотограф, ехавший на задание. Про камень рассказал пилот дирижабля, с которым делали интервью. А свечение в бору наблюдал самолично старик-редактор, ночевавший тогда у дочки на окраине города и маявшийся бессонницей.
— Вообще-то, — сказал Иван, — тут и схитрить нетрудно. Кто решил, например, что камень — это именно знак? Вы сами же и решили. Чтобы без сенсации не остаться…
— Согласен, — улыбнулся старик, — кое-что можно считать натяжкой и авторским произволом. Но как вы объясните свечение?
— С этим — да, непонятно.
— Самый загадочный знак обычно видит главный редактор.
— И почему так?
— Особенность восприятия. Ну вот есть же, к примеру, люди, у которых острый слух. А у нас — повышенное чутьё на уплотнения в магическом фоне.
Тут Иван вспомнил, о чём ещё следует спросить:
— Градоначальник вроде обмолвился, что все четыре знака должны сложиться в некую комбинацию. Ну и что, сложились уже?
— Ждём, — коротко ответил старик.
16
Утром в понедельник Иван пришёл на работу.
Редакция располагалась в особняке, который соседствовал с обычными жилыми домами и не особенно отличался от них по виду. Лишь вывеска на двери выдавала, чем здесь, собственно, занимаются.
До начала рабочего дня ещё оставалось время — Иван специально явился раньше, чтобы сориентироваться на месте. Извлёк из кармана комплект ключей, которым его снабдили работодатели, отпер входную дверь и, миновав тесноватый холл, прошёлся по пустым кабинетам.
Из беседы с предшественником он знал, что штат еженедельника невелик: двое репортёров, фотограф, обозреватель (он же — врио главреда до приезда Ивана), машинистка, корректор, а также ведущая рубрики, где печатались объявления, шарады и прочая мелочёвка. Это, разумеется, не считая работников типографии, которая находилась на параллельной улице; туда можно было пройти через задний двор.
Его собственный кабинет помещался на втором этаже. Вдоль стен стояли шкафы со справочниками, картонными папками и подшивками «Вестника» за прошлые месяцы. К редакторскому столу был торцом приставлен ещё один, подлиннее, чтобы устраивать совещания.
Иван подошёл к окну.
Несмотря на подписанный договор и события последних трёх дней, он ещё не до конца свыкся с мыслью, что стал полноправным жителем здешних мест. Сам себе он казался случайным гостем-туристом или, в лучшем случае, корреспондентом, прибывшим в чужую страну. А редакцию, коли так, можно было считать корпунктом…
В дверь постучали с подчёркнутой деликатностью. Иван взглянул на часы — стрелка всё ещё подползала к отметке, обозначавшей старт трудовой недели. Кому-то из сотрудников, видимо, не терпелось.
— Войдите.
На пороге нарисовался парень слегка за двадцать, в отутюженном, хоть и скромном костюме. Иван догадался — это один из двух репортёров, недавно окончивший универ. Журфаков в этой реальности не имелось, и в газеты, как правило, набирали дипломированных филологов.
— Доброе утро, Иван Егорович! Извините за беспокойство — я люблю приходить пораньше, вот и сегодня тоже, ну и решил на всякий случай к вам заглянуть. Вдруг у вас есть вопросы…
— Да, Павел, спасибо. Если не трудно, попросите всех собраться сюда, когда они подойдут. Проведём летучку и познакомимся.
Энтузиаст с готовностью покивал и скрылся, а когда пробило девять утра, кабинет стал наполняться народом. Иван приглашал всех садиться и украдкой разглядывал. Обозреватель оказался седым неулыбчивым усачом, корректор — усталым дядечкой неопределённого возраста, машинистка — опрятной дамой под сорок. Фотограф, коренастый и краснолицый, походил скорее на кузнеца. Объявлениями заведовала девица в очках и мешковатом платье.
Собравшиеся смотрели на Ивана и ждали. Он внутренне усмехнулся. Ох уж эти утренние летучки! Каждый, кто в них участвовал, знает, с какой скоростью обсуждение, стартующее всерьёз и по-деловому, скатывается в бессмысленный трёп на отвлечённые темы. «Пятиминутка» превращается в час, но участники продолжают сидеть, будто их одолели неведомые бациллы, заставляющие снова и снова переливать из пустого в порожнее и обратно. Сколько раз и сам он, Иван, поддавался этой заразе, чтобы потом, придя наконец в себя, галопом навёрстывать растранжиренное драгоценное время…
