Валяющаяся невесть где петля встала на место и приросла, куда требовалось. Дверь закрылась легко, даже не скрипнула.
— Вот спасибо!
— Да тут любой трудяга справился бы.
— Ты спас мне жизнь, — заявил Итен, не говоря о том, что сам надорвался бы при первой попытке сдвинуть тяжеленую дверь из каменного дерева, окованного железом и усиленного упрочняющими чарами. Лидар явно перенервничал, если умудрился ее вынести с первого же удара.
— Сочтемся. Или ты не только из-за маски?
Итен мотнул головой, спохватившись, кивнул и, окончательно запутавшись, пояснил:
— Не из-за нее. Даже не из-за проклятой карги. Все серьезнее.
Он никогда не понимал, как правильно однозначно отвечать на неопределенные вопросы.
«Хотите ли вы чаю?»
«Да».
«Нет».
Иногда: «наверное». Или шутки ради можно совместить, но в общем и целом все ясно.
И глухая, непроходимая чаща смыслов, если задают вопрос с частицей «не».
«Не хотите ли вы чаю?»
«Да»; «нет» — это в смысле хочу или не хочу?
— Итен… — позвал Лидар и почесал в затылке примечательным жестом, присущим всем деревенским жителям вне зависимости от того, когда они перебрались в город и сколько в нем прожили. — Мне кажется, или ты снова где-то в облаках летаешь?
— Я просто забыл. Точно сообразил, чего добивается карга, а сейчас не помню, — Итен вздохнул, пряча лицо в ладонях, пытаясь отогнать тянущее чувство обреченности и сильнейшей беспомощности, закручивающееся тугим узлом где-то в районе солнечного сплетения. Лидар присел рядом. Стало чуть легче. — Ты вытащил меня из проклятого зазеркалья, видимо я не успел уйти далеко, — даже подумать теперь было страшно, что случилось бы, не заметь Лидар его отсутствия. А если бы он не сотворил портал, а взял самоходку? Или решил оставить отсыпаться?
«Если бы… если бы, — подумал Итен. — Сам прекрасно осведомлен: койка в клинике и поддерживающая жизнь аппаратура. И невесть сколько времени, за которое… Что должно произойти?!»
— Успокойся. Вряд ли кто-то сумел бы больше, чем уже сделал ты.
— Так себе утешение, — пробормотал Итен.
Понимание мотивов преступника — прямой путь к его поимке. Он, возможно, знал путь к спасению, но не помнил о нем. Зато прекрасно понимал: времени почти не осталось. Спать ему теперь тоже опасно: ночной гостье ничто не помешает заманить его в новую ловушку.
— Реши дрянная баба снова тебя ушатать, ей же будет хуже, — постановил Лидар, не терпящим возражений тоном.
— Ты несешь бред и сам же об этом знаешь, — вздохнул Итен. — Она же древняя… да еще и пребывает не в нашем мире.
— А ты переживаешь отложенный страх, — возразил Лидар. — А еще не веришь в коллег: местами гениальных. И в прогресс.
— Верю. Просто…
— За века магическая наука ушла далеко вперед, — напомнил Лидар. — Пусть только полезет, раскатаем катком по брусчатке!
Он храбрился. Итен это прекрасно видел и понимал, но от слов действительно становилось легче, да и страх уже притупился: действительно отложенный.
Все люди, вне зависимости от наличия у них магических способностей, профессии, положения в обществе, жизненной позиции и прочего испытывали страх. Причем каждый по-своему. Кто-то начинал паниковать еще раньше, чем нечто плохое случалось. Некоторых накрывало во время приключившихся с ними бед. Итен же начинал переживать, когда что-либо изменить уже не вышло бы.
Ему было лет десять, но он на всю жизнь запомнил «фиаско Карелинга», как написали после все газеты. Двухпалубный челийский дирижабль, последний писк моды и науки. На его отлет собралось поглазеть немало людей, отец взял его с собой, утверждая, будто нельзя пропустить такое событие.
Случился ли теракт или что-то пошло не так у компании-перевозчика, но в дирижабельном порту объявили спешную эвакуацию. Какой-то истерик завопил о бомбе и о том, что сейчас все умрут. С другого конца ангара заорали о пожаре, и толпа обезумела. А выходов было всего два. В результате — давка, крики, слезы, даже молитвы и… девица, сидевшая на полу и причитавшая об оброненном счастливом билетике на дирижабль, которому так и не пришлось взлететь в тот день.
Пожара, по счастью, не случилось, бомбу не нашли. Пилотная компания объявила, будто срыв полета Карелинга устроили конкуренты, но так никого и не обвинила, впрочем, Итен был мал и не любил читать газет, он и сейчас считал представителей прессы жадными до денег дельцами, часто нечистыми на руку, готовыми писать, о чем угодно, особенно о неважной ерунде, приправляя ее нелепыми в своем кричащем идиотизме заголовками.
Так вот, от всех орущих, рычащих, давящих друг друга людей, очень скоро отделилась группа тех, кто, казалось, и не стремился пробираться к выходам. Несколько мужчин и женщин встали кругом, засунув в центр перепуганную ребятню, а сами, когда окриками, когда пинками и зуботычинами противостояли паникующему стаду. Их, казалось, не волновала возможность сгореть заживо во взрыве, они видели только ясную цель остаться людьми и защитить тех, кого смяли бы в первую очередь. К ним присоединился и отец, а Итен делал все, чтобы успокоить прочих детей. Так они дождались, пока воздушный порт опустеет. Потом вместе — дети в центре, взрослые вокруг — без спешки прошли к выходу.
Итен старался не смотреть на мусор, кровь и неопрятные, валяющиеся словно мешки с требухой трупы задавленных. Он даже пробовал думать, будто они живы, только врать самому себе не выходило даже в нежном детском возрасте. Ведь потерявший сознания человек умершим не выглядит, скорее просто спящим, у него сохраняется какой-никакой мышечный тонус. А вот трупы — просто оболочка, лишившаяся содержимого, той самой бессмертной души, которая путешествует меж мирами в сновидениях и по звездным дорогам, постоянно меняет тела, рождаясь и умирая.
Итен точно не боялся и не испытывал потрясений. Он сохранял полную ясность мыслей вплоть до того момента, как переступил порог дома. Зато потом ему стало нехорошо. Его колотило, швыряло то в жар, то в холод, сердце чистило, а воздуха не хватало. Пришедший медик вколол ему успокоительное и долго расспрашивал отца, который, судя по бледности и заострившимся чертам, тоже чувствовал себя нездоровым. Тогда-то Итен впервые и услышал словосочетание «отложенный страх» и с тех пор ощущал нередко, пусть и не столь остро, как в детстве.
Сейчас он переживал именно его, а Лидар понял в чем дело, отлучился за стаканом воды, вернулся на диван и просто сидел и молчал, пока Итен не успокоился достаточно, чтобы перестать истерить и начать думать здраво.
— Отпустило?
— Так точно.
Стакан больше не плясал в пальцах. Итен встал и самостоятельно водрузил его на стол. Комната осталась на месте, переворачиваться или шататься явно не собиралась.
— Держи, — Лидар ослабил шейный платок, подцепил кончиками пальцев черный витой шнур, болтавшийся у него на шее, и, вытащив круглое, перевитое нитками и пеньковой веревкой кольцо, спутанное наподобие паутины, украшенное синим бисером и перышками мелкой птахи, протянул ему. — Деревенская волшба, но работает. Походи пока с этим, не помешает.
— Ловец снов? — Итен улыбнулся.
— Ага. Маленький. Для личных нужд, — кивнул Лидар, внимательно следя за тем, как друг вешает амулет на шею. — Не снимай даже в ванной.
— Не стану.
— Неплохо бы над диваном большой повесить, но это потом. И в запаснике подберем чего-нибудь поудобнее, чтобы каргу перекосило и наградило жутчайшим поносом, где бы она ни обреталась.
Итен фыркнул:
— Обязательно. Еще и от себя несварение прибавлю.
Глава 5
— Это дело, — одобрил Лидар. Идея вызвать у карги несварение ему понравилась. — Вот только помяни мое слово, не просто так эта дрянь к тебе прицепилась. Почувствовала, лярва, что ты способен ее остановить.
— Как же именно? В газетах прочла?..
— Наверняка на том проклятом маскараде и унюхала, стерва.
Итен пожал плечами.
«Какая мне теперь разница, как именно карга поняла, кто охотится за ней? — подумал он. — Остановить ее гораздо важнее».
