легче. Оттого церемониться с ним не стали. По итогу показания его совпадали со словами Жданова, что вполне всех удовлетворило.
Для того чтобы отправить австрийского посла обратно на свою вотчину и закрыть дело об убийстве князя фон Аренсберга, осталось самое малое - изловить Селиванова. Вся соль была лишь в том, что следствие понятие не имело как этого добиться. Было совершенно не ясно, как этому облезлому лису удавалось скрываться от глаз опытнейших агентов, будоража нервы уважаемых людей. Так бы продолжалось и дальше, ежели бы Жданов не припомнил один, как оказалось, весьма важный для следствия момент: Селиванов на каждую встречу являлся в новой ипостаси: вот он купец, вот старец, вот извозчик или забулдыга. А после одной из встреч, он скрылся в первом секторе третьего кольца.
Эта новость проливала свет на ход расследования, однако душевной радости полицейским чинам не прибавляла.
Дело в том, что первый сектор, за которым теперь надлежало вести наблюдение, целиком и полностью, принадлежит цыганской общине, что звалась Табором.
Табор был городом в городе и славился своими опиумными курильнями, игорными домами, борделем с экзотическими барышнями и черными рынками. Полицию мало волновало соблюдение законности в пределах первого сектора; порядок там устанавливала цыганская мафия. Точнее, она поддерживала некое его подобие, но лишь в той мере, что требовалась для нормального ведения дел, и не более того. Относительно безопасно было лишь на центральной улице Табора. Мало кто из гостей сворачивал в узкие проходы и дворы. Надобно ли напомнить, что полицейских чиновников здесь не жаловали. Стоит кому из них опрометчиво уйти с главной улицы, как тут же ему местные стараются причинить вред. Ежели кого из них удавалось задержать, местный барон вызволял их ещё до окончания дня. Пётр V, в бытность свою, пытался выдавить эту язву с тела Нового Петрограда, однако ничего из этой затеи не вышло: цыгане снова и снова возвращались, не давая жития никому. Оттого пришли к полюбовному соглашению: в чужой монастырь со своим уставом не лезть; цыгане себе на уме, остальные – себе.
Купцов распорядился с завтрашнего утра поставить по три агента на каждый мост, коих в секторе было два. Ещё трое, переодевшись попрошайками будут вести наблюдение на центральной улице Табора. Мне же, покамест, было поручено разобраться с каналами под городом.
Глава 8
По завершении дня, я стоял у окна в кабинете Купцова, попивая крепкий кофий. На моих глазах с ясного неба сорвался ослепительно - яркий росчерк молнии, принеся с собой оглушительный хлопок грома. Мы обсуждали некоторые моменты, как к крыльцу конторы подкатила самоходная коляска. Из неё вышла высокая дама и уверенно форсировала ко входу. Я глянул на часы – полночь. Меня лелеяла надежда, что эта особа может оказать содействие в нашем деле: быть может, она стала свидетелем важного события; быть может, опознала Селиванова, ориентировка на которого была подана в газеты и развешана по городу. Только я доложил Купцову об этом событии и поделился умозаключениями, как в кабинет вошел дежурный чиновник.
- Ваше высокородие, – обратился он к Купцову, - там какая-то дама в трауре желает непременно вас видеть.
- Именно меня? - уточнил Фёдор Михайлович.
- Да, я ей предлагал в общем порядке сделать заявление, но она говорит, что дело не терпит отлагательств, и непременно желает обратиться к Вам лично.
- Ну что же, зовите.
В кабинет вошла еще не старая женщина, довольно миловидная, вся в черном, с крепом на голове и, подойдя к столу, упала в кресло. Закрыв лицо платочком, она, слова не говоря, принялась рыдать.
- Бога ради, сударыня, успокойтесь, – мягко потребовал Купцов, - не волнуйтесь и расскажите, в чем дело?
Барыня продолжала рыдать, и вскоре у нее началась икота, нервный смех, словом, все признаки истерики. Я поспешно предложил ей стакан воды, который она с жадностью выпила. Немного успокоившись, она продолжила:
- Ах, мое горе безгранично, я так потрясена. Господа начальники, у меня пропал кот Альфред!
Надежды мои рухнули. Я от неожиданности разинул рот, вытаращил глаза, а в душе поднялась волна негодования. Фёдора Михайловича, видно, обуревали те же мысли. Однако, не успел Купцов произнести и слова, как эта странная посетительница затрещала безудержно, безнадежно, не переводя дыхания:
- Да, господин начальник, чудный, дивный, несравненный сибирский кот, с этакими зелеными глазищами и огромными, пушистыми усами, - и дама, вытаращив глаза и надув щеки, постаралась изобразить всю красоту пропавшего кота.
- Послушайте, сударыня, неужели Вы думаете, что у меня есть время заниматься подобными пустяками? Сделайте ваше заявление в моей канцелярии, и меры к розыску вашего животного будут приняты, - наказал ей статский советник.
- Ах, как вы можете, господин начальник, называть постигшее меня горе пустяками! Хороши пустяки, когда я не ем, не сплю и лишилась покоя. Да знаете ли вы, что Альфреда моего я любила больше мужа, больше жизни, да и как можно было не обожать его? Ведь это был не только красавец, но и удивительный ум. Ах, господин начальник, до чего он был умен! Скажешь ему, бывало: «Альфред, изволь мне на плечо». И он тотчас же, изогнув грациозно спину и взмахнув хвостом, делал тигровый прыжок и оказывался моментально на плече!..
- Сударыня, - начал было Купцов, но она перебила:
- И заботилась же я, господин начальник, о моем милом котике! Я не только внимательно следила за его желудком, но и стремилась предугадывать все его желания.
Дама опять заплакала.
- Так, может, его никто и не крал? - сказал Фёдор Михайлович, сдерживая улыбку,
