Будь здесь Рафу или Итиро… Но их нет.
Алан глянул на Тэна. Тот вспотел то ли от страха, то ли от вида страдающего парня.
— Убейте меня, заклинаю!..
Тэн кивнул и нахмурился.
— Ты будешь отомщен, — произнес Алан, едва узнавая собственный голос.
Он выдернул из ножен прозрачный клинок и ударил прямо в сердце Ингвару.
Глава 14. Белая стена
Потрясенный до глубины души, Алан бегал из угла в угол по столовой в гостевой деревне Амазонии, а остальные Пилигримы молча и хмуро следили за ним, сидя вокруг стола с остатками ужина.
Снаружи было уже темно, но не слишком поздно — в тропиках темнеет рано. Вокруг нескольких светильников носились ночные бабочки, в цветочном поле за стенами дома стрекотали сверчки и звенели цикады, а со стороны окруженного лесом озера доносились музыка, вопли, крики, аплодисменты и звон оружия. В разгаре был Праздник Сватовства, на котором амазонки сражаются за своих временных мужей.
— Но почему, — начал неуверенно Димитрий, — у этого распроклятого Осаму зуб на тебя, Алан? Чем ты ему успел досадить?
— Не знаю, — раздраженно отрезал Алан. Этот вопрос ему задавали уже раз пять, а он сам задавался им гораздо чаще.
Всё его существо рвалось немедленно отправиться в погоню, но разумом он понимал, что это глупо и бесполезно.
— Он хочет, — своим звучным голосом проговорил Матиас, — этот Осаму, чтобы Алан последовал за ним. Не будет ли ошибкой идти у него на поводу?
— Любое действие будет ошибкой, — пробормотал Алан в отчаянии. Он уже думал об этом. Последовать за Осаму — значит загнать себя в ловушку. Не пойти — обречь Кассию и Кровака с товарищами на неведомую судьбу. Человек, уничтоживший целый Оазис и не проявивший никакого раскаяния, убивший Эмиля Ламара и по какой-то таинственной прихоти оставивший в живых Алана, совершит всё, что угодно.
— В любом случае, мы должны быть едины, — продолжил Матиас, и Алан остановился, воззрившись на него. Ему не хватало этих слов. — Если Осаму заманивает Алана в Парадайз, мы пойдем в Парадайз. Очевидно, у него была масса возможностей уничтожить нас, но ему нужно что-то другое. Вероятно, некие знания, которые ведомы только тебе, Алан, пусть ты не осознаешь этого полностью. А пока ты ему нужен, он не причинит вреда Кассии и нашим друзьям.
Алан неуверенно улыбнулся. Хотелось бы верить, что Осаму не повредит Кассии. В сущности, ничто не мешает Рыцарю Дебрей убить ее и держать Алана в неведении. Алан сжал кулаки.
— Нам грозит опасность, — проговорил он. — Опасность неведомая. Никогда прежде Пилигримы и Оседлые не сталкивались с такой угрозой. Мы все должны осознавать это. Я не буду пороть горячку, хотя сердце мое разрывается… Мы возьмем плату у королевы и отведем принца в Парадайз. Наверное, там нас будет ждать Рыцарь Дебрей. Если кто-то из вас захочет уйти…
— Хватит пороть чушь! — рявкнул Димитрий и ударил кулачищем по столу, чуть не развалив его надвое. — Если мы разбежимся, то он перехлопает нас по-очереди, как тараканов! Но если уж ему приспичило поиграть в кошки-мышки, быть посему. Мы пойдем в Парадайз и посмотрим ему в глаза.
— Ингвар не говорить, — сказал Тэн, — что Осаму поставь какой-то срок. Он просто передай слова Осаму, что он уходи в Парадайз с пленниками. И что Омар — предатель.
— Скотина, — прорычал Алан, невольно хватаясь за рукоять шпаги. — Я его прибью с бóльшим удовольствием, чем самого Рыцаря Дебрей!
— А я бы с ним для начала поговорил, — безмятежно сообщил Матиас, развалясь на стуле. — Чем же его увлек Осаму?
— Тем же, чем он пытался увлечь остальных, — процедил Алан. — Всеми этими разговорами о свободе для всех.
— Думаешь, Омар из тех, кто мечтает о свободе для всех? — фыркнул Матиас, но Алан не ответил. Вместо этого спросил:
— Кто такой Тиберий? Омар обманул своих, сказав им, что на караван Тиберия напали.
— Один из старых Пилигримов, — ответил Матиас. — Кажется, он старше нашего Эмиля… Однако крепкий старик. Давно его не встречал. Последнее, что я о нем слышал — это то, что у него родился сын от Оседлой, и он тоже Пилигрим. Повезло. Они вместе путешествовали по Дебрям.
Алан чуть заметно вздрогнул. Вспомнился рассказ Эмиля о сыне Бато в Оазисе Индренис. Как Бато погиб, воображая себя Пилигримом…
Эмилю вечно не везло.
Не то что неведомому Тиберию…
— Ладно, — вздохнул Алан. — Давайте спать, друзья. Завтра рано вставать. На Праздник Сватовства кто-нибудь пойдет?
Димитрий и Тэн переглянулись.
— Я только краешком глаза гляну, как бабы деруться, — сказал Димитрий. — И вернусь.
— А я спать лягу, — сказал Матиас.
Тэн поддержал его:
— Я тоже лечь отдыхай. Как драться бабы, я видеть в детстве в гарем мой отец. Ничего интересно, лишь много шум.
***
Взошедшее солнце следующего дня встретило Пилигримов уже в Дебрях, когда они двигались на северо-запад, прочь от моря и кратера с Оазисом амазонок.
Принц Хорвэш ехал на выделенной матерью каурой кобыле, окруженный Пилигримами, с восторгом таращась вокруг.
К коню Тэна была привязана еще одна кобыла — без всадника, но нагруженная провизией, немногочисленными вещами принца и бурдюками с водой. Королева Шэди отправила бы с Пилигримами целый караван с вещами принца, но Хорвэш заупрямился — сказал, что в Парадайзе все эти вещи ему не понадобятся и лишь отяготят проводников. Королева подчинилась, расцеловала сына и умчалась на своей лошади без сопровождения с такой стремительностью, что Алан подумал: она просто не хочет, чтобы видели ее слезы.
Седельные перекидные сумки Пилигримов приятно отяготились золотом. Однако настроения Алана это обстоятельство особо не улучшило. Терзала тревога за Кассию… Алан в который раз казнил себя за слабохарактерность, позволившую ему отпустить ее с караваном Кровака. Он поклялся себе больше никогда не совершать подобных промахов.
Ехали молча, поскольку все, кроме Тэна, насвистывающего под нос, плохо выспались. Принц был слишком увлечен разглядыванием Дебрей с колодцами Тварей, Димитрий, который вернулся довольно поздно, похрапывал прямо в седле, а Алан, спавший этой ночью в высшей степени скверно, предавался тяжким размышлениям.
Мучил вопрос: что общего у него и Рыцаря? Зачем Алан этому убийце? Почему Осаму помиловал его тогда, в Санти? Только лишь потому, что Рыцарю понравилось имя Алана? Чушь.
Наверное, Алан кого-то напомнил Рыцарю с его больным рассудком. Или они когда-то встречались и Алан ему как-то досадил?
Алан не припоминал, чтобы у него за всё время кочевой жизни завелись хоть сколько-то серьезные враги. Пока он странствовал, у него не случилось сколько-нибудь значительного конфликта в Оазисах или за их пределами. Разве что та битва на островном Оазисе Могучего Момоа, оставившая память в виде белесого шрама под левым глазом…
Глупо тогда вышло. И Пилигримы, и островитяне перебрали жуткого местного зелья, которое изготавливалось из какой-то особенной разновидности водорослей, и во время Празднества Сватовства из-за сущей мелочи возникло небольшое побоище. Драка быстро угасла, и стороны помирились.
Не может быть, чтобы кто-то из тех, кого Алан угостил хорошим тычком, проникся к нему настолько сильной неприязнью, что посвятил всю жизнь мщению, попутно обнаружив в себе способности Пилигрима и уничтожив целый Оазис.
Алану вспоминались женщины, которые дарили ему свою любовь в разных Оазисах. На ум не приходило ни одного случая, чтобы кто-либо из них был обижен — Оседлые женщины прекрасно понимают, что Пилигрим никогда не останется с ней на одном месте…
Нет, Рыцарь Дебрей — определенно не женщина. Алан помнил его голос — тогда, давным-давно, у еще теплого тела Эмиля. Рыцарь посоветовал Алану подумать о будущих детях, которые могут родиться Оседлыми. Осаму говорил тогда шепотом, но голос без всякого сомнения принадлежал мужчине.
И Анниса не перепутала бы женщину с мужчиной…
— О чем задумался, Алан? — негромко спросил Матиас, поравнявшись с Вихрем.
