— Все сотрудники секретной службы не являются магами, — сказал Дракаретт, заставив Итена вздрогнуть. — Только не говори, будто я раскрыл тайну.
— Разумеется, нет. Интересно, что она играет?
Дракаретт глянул в окно, улыбнулся.
— Сонату ночных мотыльков.
Итен удивленно приподнял брови.
— Да? А вот я не слышу, — признал он.
— Так и я тоже, — пожал плечом Дракаретт. — Просто предполагаю. Разве можно играть что-то другое со столь одухотворенным выражением лица?
— Не знаю.
Итен в музыке не разбирался и названную сонату не сумел вспомнить, если вообще когда-то слышал. Тем не менее, сердиться на лорда расхотел.
— Учитывая специфику работы секретной службы, не удивительно, — сказал он.
— Угу, в том-то и дело, — Дракаретт кивнул и отвернулся от окна. Мост кончился, да и особняк они миновали. — Их основная задача — справляться с такими, как мы…
— То есть вы, — поспешил уточнить Итен.
— Мы, инспектор, мы, — Дракаретт зевнул. — Хватит уже самоунижений. Я драконородый, ты драконородный не менее. И плевать на родословные, чай не скакуны на ипподроме. Этих людишек натаскивают на нас, Итен. Учат тому, как лучше использовать наши слабости.
— Полиция Гранвиля и Императорская Секретная Служба… — начал Итен.
— Никогда не являлись союзниками, — перебил Дракаретт. — И скажи спасибо Ирвине за то, что не допускает конкуренции. Твари это, причем беспринципные, преследующие свои цели. Пока они совпадают с имперскими. Однако будет ли так всегда?
— Я бы все же не стал…
Дракаретт перебил снова:
— Ты вот знаешь, какая из наших слабостей основная?
Итен покачал головой.
— Мы все разные, Грейл. Кто-то чувствует ветер, кто-то огонь, некоторые по тонким мирам ходят вместо того, чтобы спать…
— Мы чувствуем! Это-то и основное! — Дракаретт наклонился, схватил его за плечо, встряхнул. — Чувствительность, Итен — основная особенность и слабость любого мага. И простолюдье толстокожее завидует этому до ненависти. Эта твоя спасительница доморощенная…
— Действительно спасительница, — заметил Итен, — потому не стоит ее оскорблять. Если бы не она, мы не разговаривали бы.
— Да, спасительница. Несомненно, — согласился Дракаретт, — но есть нюанс.
Итен вздернул бровь в вопросительном жесте.
— Эта особа попробовала взять тебя под контроль.
— Откуда?..
— Оттуда! — рявкнул Дракаретт. — Она никогда не подошла бы к тебе, не убедившись в неспособности дать отпор ее заимствованным чарам. Апельсин и шоколад, не так ли?
Итен кивнул.
— Вы тоже?.. Подвергались?
— Вряд ли ты найдешь в высшем свете хоть одного аристократа, которого, в свое время, не попыталась завербовать дрянь из секретной службы. У них проходит что-то вроде соревнований по соблазнению и экзамена на профпригодность. Секретникам сложнее, конечно. Помнишь, я рассказывал о тетушках?
Итен поежился, припомнив. Дракаретт коротко рассмеялся.
— А вы? — спросил Итен раньше, чем прикусил язык. Все же вопрос мог показаться слишком личным. — Простите. Если лезу не в свое дело.
— Я? Просто знаю. Меня учили противостоять многим, жаль не всем, уловкам. Ароматы, возбуждающие обоняние, кружащие голову, дезориентирующие… Особые движения. Интонации. Побрякушки, созданные аккурат для затуманивания сознания. Не удивлюсь, узнав, что мразь, придумавшая казни в зеркальных лабиринтах, была из этой имперской секретной шоблы.
— Лорд! — Итен рассмеялся.
— И что? — нисколько не смутился Дракаретт. — Гранвиль — портовый город. И если мне будет угодно заявиться в самое просоленное заведение, я заявлюсь. И меня сочтут своим в доску. И не один ублюдок не заподозрит во мне того, кем я являюсь.
— Да вам нужно работать у нас!
Дракаретт прищурился.
— Вообще-то, мои предки сделали все возможное, чтобы именно работать мне и не пришлось.
Итен развел руками.
— Не поспоришь.
— К слову, о твоей спасительнице, — посерьезнел Дракаретт. — Попридержи благодарность. Спасла она тебя отнюдь не по доброте душевной и не из личных симпатий. Не вытащи она вовремя из той комнаты тебя, напоролась бы на расследование собственной некомпетентности, а то и на увольнение. А оно… Не то, что в вашей конторе, где отставники могут жить где и с кем угодно, ехать, куда заблагорассудиться, получать пенсию и кутить, насколько уж она позволит. В секретной службе работают те, кто слишком многое умеет, а знает еще больше, в том числе тайн сильных мира сего. Уяснил?
— Час от часу нелегче…
— Полицейский в отставке — дело обычное, а вот бывших секретников не бывает. Я ни в коем случае не собираюсь ни советовать, ни указывать, ни настаивать, Итен. Я попросту не имею на это ни малейшего права. Но я искренне желаю тебе поскорее избавиться от наваждения — именно наваждения, ничего иного в данном случае нет и быть не может — и никогда более не встречаться ни с этой женщиной, ни с подобными ей.
Итен тяжело вздохнул.
— Да, рвать по живому больно. Но со временем станет лишь хуже.
— Я догадываюсь. А вы так и не сказали отчего сами не веселы, — напомнил Итен. Хотелось сменить тему.
Дракаретт повертел в руках бутылку, отхлебнул из горла, передал ему.
— Допивай и открой, пожалуйста, следующую, — велел он. — Я сегодня с тобой, инспектор, просто-таки на одной волне.
— Неужели ваше сердце тоже оказалось разбито? — упрашивать дважды Итен себя не заставил.
— Мое? Ты думаешь, у света нашей аристократии, то есть меня, вообще есть, чего разбивать?
— Не прибедняйтесь, Грейл.
Невесть откуда взявшийся ветерок тронул занавеску. Небо совсем потемнело, зато улица, по которой они ехали сияла красками огней: и из окон, и от фонарей, и от одежды некоторых модников. Лет десять назад некто, условившись с дамой сердца о вечернем променаде, приколол к груди брошь с алым магическим огоньком. Зажим с таким же прикрепила избранница на своем шарфе. Кажется, пара прибыла в Гранвиль и открыла бижутерную лавку, но кого это волновало? Традицию в столице подхватили с удовольствием. Всевозможные украшения с огнями покупали не только уже состоявшиеся пары. Те, кто искал возлюбленных, приобретали сиреневые огни, желающие просто весело провести время — зеленые.
Они миновали перекресток, и карета пошла быстрее. Итен задернул шторку. В конце концов, пялиться на виды не слишком красиво, находясь в компании.
— Скажем так, я отмечаю избавление от юношеских фантазий и фанаберий, — все же сказал Дракаретт, когда Итен уже и не ждал продолжения беседы.
— Неужели? А мне показалось, дама Киршиц произвела на вас впечатление.
— Я лучше понял собственную мать, благодаря ей, — сказал, как отрезал, Дракаретт, выждал некоторую паузу, всмотрелся Итену в лицо и постановил: — Ты не лукавил, говоря, что абсолютно равнодушен к высшему кругу и вьющемся вокруг нас сплетням.
— Так и есть. А были сомнения?
— Ты не интересовался историями, которые бродят вокруг меня, словно акулы в южном море возле утлого плота с несчастными, потерпевшими кораблекрушение.
— Ну у вас и сравнения, Грейл, — попробовал отшутиться Итен, но ему не удалось.
То ли лорд был уязвлен столь вопиющим невниманием к своей прекрасной персоне, то ли пришел в восторг от этого пренебрежения.
— Но вот не навести справки и не узнать хоть немного о семье человека, с которым не только общаешься, но и имеешь дела. Скажу больше: от которого, возможно, многое зависит… — Дракаретт цокнул языком. — У меня попросту нет слов, Итен. Какая беспечность!
В щель между занавеской и дверью заглянул фонарь и убрался. С такой скоростью, что дух должно было бы захватить, но Итен не обратил внимания. Если не сосредотачиваться специально, скорости не ощущалось. Карета обладала плавным ходом.
— Я не собираюсь с вами породниться, Грейл, потому ни к чему мне выяснять ваши аристократические хроники, — сказал Итен немного грубее, чем собирался. — Мне вас и без истории семьи достаточно.
