После сегодняшнего разговора у нее сложилось впечатление, что Бендикс Чейз был бы не против иметь чуть меньше вещей, из-за которых так переживают люди, если бы в этом случае приобрел больше того, что реально важно.
Глава 4
ОБЩЕСТВО ПОЭТОВ И ИСКАТЕЛЕЙ ПРИКЛЮЧЕНИЙ
На той же неделе Аллегра, уже засыпая, услышала, как кто-то стучит в окно. Аллегра взглянула в ту сторону, плохо соображая, что там творится. Тихий стук повторился. И еще, кажется, послышалось приглушенное хихиканье. Девушка подошла к окну и распахнула его.
— В чем дело? — поинтересовалась она с легким раздражением.
Под окном стояла группа незнакомцев в плащах с капюшонами. Самый высокий из них зловеще провыл:
— Аллегра ван Ален, твое будущее ждет тебя!
Вот черт! Она совсем забыла об этом, хотя Бирди предупреждала ее на прошлой неделе. Сегодня же Ночь стука. Ночь, в которую самое престижное тайное общество Эндикотта, пейтологианцы, принимают в свои ряды новых членов. Аллегра заметила, что кровать Бирди пустует. Это означало, что ее соседка по комнате уже участвует в ночных празднествах, поскольку, само собой, входит в общество.
— Я сейчас спущусь! — крикнула Аллегра, но в этот самый момент к ней в комнату вошла еще одна группа студентов в плащах.
Плащ с капюшоном накинули и на нее. С этого момента она официально считалась похищенной.
Когда с нее сняли капюшон, Аллегра обнаружила, что находится на лесной поляне. В центре поляны горел костер. Девушка стояла на коленях в строю других новопосвященных.
Глава собрания протянул Аллегре золотистую чашу с какой-то красноватой жидкостью.
— Испей из чаши познания! — велел он.
Когда он вручал кубок девушке, их пальцы соприкоснулись, и Аллегра, сделав глоток, едва удержалась от хихиканья. Водка и «Севен-ап». Неплохо.
— Ну и по-дурацки ты выглядишь в этой рясе, — прошептала Аллегра. Она узнала его по голосу еще тогда, когда он стоял под ее окном.
— Тсс! — шикнул на нее Бендикс, тоже едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
Аллегра передала кубок соседу в строю. Интересно, кого еще выбрали? Когда все новые члены отпили из чаши, Бендикс поднял бокал, провозглашая тост.
— Они испили огня Просвещения! Добро пожаловать в ряды пейтологианцев, новые поэты и искатели приключений! Давайте же плясать среди деревьев, словно нимфы Вакха!
В темноте кто-то ударил в гонг, и звон эхом разнесся по лесу.
— Нимфы Вакха? — скептически переспросила Аллегра.
— Ну, это что-то греческое…
Бендикс пожал плечами. Члены общества сняли капюшоны, хотя большинство из них так и остались в плащах. По рукам пошли пластиковые стаканчики со смесью водки с газировкой.
— Так вот что случается, когда становишься пейтологианцем? — поинтересовалась Аллегра, обводя взглядом веселую, захмелевшую компанию, — Нарушаешь комендантский час и пляшешь у костра?
— Не забывай про дешевые коктейли. Очень важный компонент, — кивнув, отозвался Бендикс.
— И все? И из-за этого столько шумихи? — Девушка рассмеялась.
Пейтологианцы имели в школе прекрасную, ревниво охраняемую репутацию.
— А что, мало? А, ну да, раз в четверть у нас бывает официальное собрание. Форма одежды по выбору, конечно.
— Конечно.
— А еще у нас проводятся ежегодные состязания на звание самого плохого поэта.
— Так значит, это просто… всякие глупости? — уточнила Аллегра, хотя уже и так знала ответ.
— Ну почему сразу глупости? Что такого важного вы делаете в своем Комитете?
Он знал, что она входит в Комитет. Само собой, в Эндикотте имелось его отделение, поскольку здесь училось немало студентов Голубой крови. Аллегра огляделась, рассматривая вновь принятых, и почувствовала разочарование, не найдя среди раскрасневшихся гостей своего брата. Она знала, что Чарли ни за что бы не выбрали, но все равно ей было неприятно. Пейтологианцы были одной из причин, по которым ее близнец так ненавидел этот колледж. В Эндикотте никто не придавал большого значения Комитету. Тут все рвались в пейтологианцы.
Аллегра пожала плечами.
— Да то же самое.
— Вот и я так думал. Все-таки хорошо было бы, если бы кто-нибудь возродил традиции старой школы. Ну, знаешь — убийства, гробы, спекуляция влиянием.
Он повел бровями и отпил из своего непомерно большого кубка.
— О, сюда направляется техасец. Форсайт! На пару слов! Извини, — сказал Бендикс Аллегре и отошел переговорить о чем-то с Форсайтом Ллевеллином, которому доверено было рекомендовать новых членов от их факультета.
Аллегра подняла бокал и кивнула Форсайту, тот любезно кивнул в ответ. Он преподавал английский первокурсникам. Аллегра время от времени видела его в кампусе. Конечно же, она помнила его. Она никогда не забудет тех, кто был в цикле в одно время с ней — тогда, во Флоренции.
Празднество продолжалось примерно час, а потом Бендикс громко произнес:
— Прошу внимания!
Толпа затихла. Бендикс подождал, пока не завладеет их вниманием полностью.
— Настало время отдать дань уважения и вознести хвалу нашему основателю.
Старейшие члены общества подняли бокалы и дружно принялись хором декламировать:
— «Птичка». Стихотворение Киллингтона Джоунса.
Уж не знаю, есть ли пенье
В мире слаще, чем у птицы
В снежно-белом оперенье,
С клювом алым, как зарницы.
Сотворять прелестных пташек
Лишь один Господь сподоблен,
А таких стишков-какашек
Навалить любой способен[3].
— Замечательно! — просиял Бендикс. — Объявляю состязание на звание худшего поэта открытым!
Аллегра слушала изумленно, как череда подражателей декламирует множество воистину ужасных стихов улюлюкающей толпе. Бендикс удостоился взрыва аплодисментов, прочитав «Последнюю песнь замерзающего рыбака на льдинах милой старой Норвегии». Это было катастрофически ужасно, до комизма, и он завоевал первое место.
Когда все завершилось, Бендикс подошел к Аллегре.
— Поздравляю. Получилось смешно, — сказала Аллегра, ткнув его в грудь.
Бендикс поймал ее руку и взглянул девушке в глаза.
— Бен, перестань, — Аллегра улыбнулась, — Пойдем, — произнесла она, хотя и решила, что ей нравится прикосновение его сильной руки.
Ей нравился Бен — да, теперь он стал Беном, «Бендикс» звучало слишком серьезно и не подходило к его бесхитростной натуре, — и она не возражала, чтобы он называл ее Ножки. Ей это нравилось. Это было несерьезно. Не похоже на нее. Он увидел в ней то, чего никто еще прежде не видел. Для Голубой крови она всегда была Габриэллой, Добродетельной, Надежной, их королевой, их матерью, их спасительницей. Но для Бендикса Чейза она была даже не Аллегрой ван Ален, а Ножками. Это заставляло ее чувствовать себя юной, опасной и безрассудной. В общем, такой, какой не подобало быть Габриэлле.
