— Позволь… — произнес Чарльз, забирая у Аллегры сумку.
Я в состоянии сама носить свой рюкзак! Пусти! Хватит фигней страдать! — огрызнулась девушка.
Лицо у Чарльза мгновенно сделалось грустным, и Аллегра ощутила себя виноватой, но постаралась прогнать это чувство.
Это никуда не годилось — так разговаривать со своим суженым, но Аллегра ничего не могла с собой поделать. Да, Чарльз, конечно же, был Михаилом. После происшествия во Флоренции сомнений в этом не оставалось: теперь они в каждом цикле рождались двойняшками. Так уж настоял Дом архивов, чтобы произошедшее никогда не могло повториться. Чтобы с самого начала не возникало ни сомнений, ни вопросов, ни новых ошибок.
И все-таки с каждым воплощением дела шли хуже, чем в предыдущем. Аллегра не стала бы биться об заклад, но у нее возникло ощущение, что и она все больше отдаляется от него. Не только из-за того, что произошло тогда… Ох, да кого она пытается обмануть? Именно из-за того, что произошло тогда во Флоренции! Она никогда не сумеет простить себя. Никогда. Это она во всем виновата. И то, что он по-прежнему любит ее — и будет любить всегда, вечно, на протяжении лет и столетий, — вызывало у нее скорее злость, чем благодарность. Его любовь была бременем. После того, что произошло между ними, ей с каждым циклом все больше казалось, что она не заслуживает его любви, и вместе с недовольством собой приходили угрызения совести и гнев. Она не знала, в чем причина, но ей становилось все труднее испытывать к нему те чувства, которые он по-прежнему испытывал к ней.
Что за ирония судьбы? Дурно поступила она, а наказан за это он. Мысли об этом действовали на нее угнетающе, и в этот солнечный осенний день она ощущала себя такой же чужой Чарльзу, как и всегда.
— Нет, давай я, — попытался настоять на своем Чарльз и потянул за лямку.
— Чарли, оставь! — завопила она и дернула изо всех сил, так что рюкзак вырвался у него из рук, а Чарльз поскользнулся и упал на траву.
Он сердито взглянул на Аллегру, поднялся и отряхнул брюки.
— Что это с тобой? — прошипел он.
— Просто… оставь меня в покое, неужели трудно? — Девушка раздраженно запустила пальцы и длинные светлые волосы.
— Но я… я…
«Я знаю. Ты любишь меня. Ты всегда любил меня. Ты всегда будешь меня любить. Я знаю, Михаил. Я все это слышу».
— Габриэлла!
— Меня зовут Аллегра! — едва не сорвалась на крик она.
Зачем он постоянно называет ее тем именем? Зачем ведет себя так, словно окружающим не видят, насколько он одержим ею? Ну да, конечно, из молодежи Голубой крови это никому не казалось странным, поскольку они знали, кем являются, даже если выход в свет еще не состоялся. Но крас нокровные не знали ни их истории, ни того, что они означают друг для друга, и подобные вещи их беспокоили. Здесь не Древний Египет. На дворе двадцатый век. Времена изменились. Но Комитет всегда слишком медленно реагировал на перемены.
Иногда Аллегре просто хотелось жить обычной жизнью, как все, без бремени бессмертной истории. Ей ведь всего шестнадцать. По крайней мере, в этой жизни хотелось устроить перерыв. В 1985 году в колледже Эндикотт штата Массачусетс втюрившийся в тебя брат — это непристойно и отвратительно. И Аллегра начала разделять мнение краснокровных по этому поводу.
— Ножки, этот тип тебе докучает? — поинтересовался Бендикс.
— Чейз, возникнув рядом с ними в тот самый момент, когда прозвенел третий звонок.
Чарльз только что рот не разинул.
— Этот тип зовет тебя Ножки?
— Все нормально, — вздохнув, произнесла Аллегра, — Бендикс Чейз, ты, кажется, не знаком с моим братом, Чарли?
— Первокурсник? — спросил Бендикс, пожимая руку Чарльзу. — Приятно познакомиться.
— Нет. Мы двойняшки, — ледяным тоном ответил Чарльз, — И я участвую в том же семинаре по Шекспиру, что и ты.
— Слушайте, а вы точно брат и сестра? — подмигнув, поинтересовался Чейз. — Что-то вы не похожи совсем.
Чарльз покраснел.
— Да, точно. А теперь извините, но… — Он развернулся и потащил Аллегру за собой.
— Не стоит грубить, — мягко произнес Бендикс, — Ты уронил книгу.
Он вручил Чарльзу учебник, который тот упустил, когда упал. Чарльз не снизошел до благодарностей.
— Чарли, грубить и правда не стоит, — поддержала Бендикса Аллегра.
Она отстранилась от брата и встала рядом с Бендиксом, а тот обнял ее за плечи.
— Кажется, дорогая, у нас сегодня экзамен по латыни, — произнес Бендикс. — Верно?
Аллегра позволила популярному качку увести ее. Она никогда бы так не поступила, если бы Чарльз не вел себя раздражающе. Ничего, пусть эго будет ему уроком. Она оставила своего близнеца, не сводившего с нее глаз, стоять во дворе.
Глава 3
ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО ВАМПИРАМ НЕ ДАЕТСЯ
Аллегра была блестящей ученицей, но латынь стала для нее камнем преткновения. Ей трудно было провести границу между искаженным толкованием, которое было в ходу у Красной крови, и истинным священным наречием, и она постоянно путалась. В латыни имелись склонения и три рода, а для Аллегры это просто не имело смысла. Она никак не могла отделить подлинный язык бессмертных от его человеческой, бытовой версии.
Девушка посмотрела на сердитую красную двойку, нарисованную над тестом. Вот черт. Если не удастся улучшить оценки, Корделия переведет ее из Эндикотта обратно в Дачезне. Она вернется к тому, с чего и начинала, — к положению заложницы грандиозных чаяний матери касательно ее будущего и ее предстоящего вклада в благополучие их расы. Нет, серьезно: иногда Корделия разглагольствовала в точности как какой-нибудь демагог времен Второй мировой. Не то чтобы Аллегра была тогда в цикле — но она читала отчеты Хранилища.
— Фу, гадость какая, — заметил Бендикс, украдкой заглянув в ее листок с тестом.
— А у тебя что? — поинтересовалась девушка, приподняв бровь.
Юноша с самодовольной улыбкой помахал перед ней пятеркой с плюсом.
Тьфу ты! Как ему удается быть таким раздражающе совершенным? Больше, чем слово «совершенство», Аллегра презирала лишь тех, кто его воплощал. Она просто ненавидела, когда совершенной называли ее, потому что говорящие так не способны были посмотреть глубже ее внешности, ее роскошных белокурых волос, загорелой кожи и стройной фигуры. Она никогда не могла понять, почему другие так носятся с подобными незначительными вещами. Она считала, что каждый красив по-своему — и не только в том несколько нелепом смысле, что у каждого красивая душа. Нет. Аллегра действительно верила, что большинство встреченных ею людей красивы. Ну кого волнуют лишних несколько фунтов, или нос крючком, или причудливая бородавка? Она любила смотреть на людей. Она считала их великолепными.
